Маркиз де Сад - Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)

Навлекать опалу на убийство и жестоко за него карать – крайне опасно. Возвышенный дух республиканца нуждается в определенной доле жестокости: стоит республиканцу немного расслабиться – он теряет силу, рискуя быть порабощенным. Здесь напрашивается одна необычная, хотя и вполне справедливая мысль; пусть кому-то она покажется дерзкой, я тем не менее выскажу ее. Нация, которая начинает самоопределяться с республиканского образа правления, выстаивает именно с помощью добродетелей – желая достигнуть большего, всегда начинают с меньшего; что же касается нации достаточно старой и испорченной, мужественно сбросившей ярмо монархии ради утверждения республики, то такая нация удержится только на многочисленных преступлениях; она уже приучена к злодействам и, пытаясь перейти от преступления к добродетели, то есть от состояния буйства к состоянию кротости, неизбежно впадет в инертность – и бездеятельность приведет к краху государства. Во что превратится дерево, извлеченное из плодородной почвы и пересаженное на иссохшую песчаную равнину? Любые интеллектуальные рассуждения подчинены физическим законам природы, поэтому сравнения сельскохозяйственного толка уместны в области морали.

Каждый день безнаказанно совершают убийства дикари – самые независимые из людей, ближе всех стоящие к природе. В Спарте, в Лакедемоне преследовали илотов, подобно тому как у нас, во Франции, охотятся на куропаток. Чем свободнее народ, тем благосклоннее он относится к убийству. В Минданао того, кто намеревается совершить убийство, возводят в ранг храбрецов: он даже награждается тюрбаном; карагуосы удостаивают такого головного убора за убийство семи человек; жители острова Борнео верят: те, кого они предадут смерти, станут прислуживать им в загробном мире; благочестивые испанцы давали обет святому Иакову Галисийскому убивать ежедневно по двенадцать американцев; в королевстве Тангут выбирают сильного и крепкого молодого человека, которому в определенные дни года разрешается убивать всякого, кто встретится ему на пути. Трудно отыскать более рьяных сторонников убийства, чем евреи. Оно прослеживается во всех видах, на каждой странице их истории.

Император и мандарины Китая время от времени предпринимают меры для возбуждения народного негодования, в результате таких маневров они зарабатывают право на устройство безжалостной резни. Когда этот мягкий, изнеженный народ делает попытку сбросить с себя иго тиранов, он, в свою очередь, на еще более законном основании приканчивает своих мучителей; таким образом, убийство торжествует и в том, и в другом случае, просто жертвы меняются местами: сначала оно на радость одним, затем осчастливливает других.

Множеству народов присуще терпимое отношение к публичным убийствам: они совершенно беспрепятственно осуществляются в Генуе, Венеции, Неаполе и на всей территории Албании; в Кашао, на берегу реки Сан-Доминго, убийцы, облаченные в особые ритуальные костюмы, по вашему приказу и на ваших глазах перережут горло тому, на кого вы им укажете; индонезийцы, готовясь к совершению убийства, обкуриваются опиумом, после чего мчатся по улицам, истребляя все, что встретится на их пути; английские путешественники не раз встречались с такой манией в Батавии.

Никто не окружен таким ореолом блеска и свободы, как величественные в своей жестокости римляне! Боевой дух нации поддерживался зрелищем битв гладиаторов; убийство превращалось в игру, воинственность – в привычку. Двенадцать-пятнадцать сотен жертв ежедневно наполняли арену цирка, и женщины, по природе более жестокие, чем мужчины, требовали, чтобы умирающие падали грациозно и в предсмертных конвульсиях принимали живописные позы. От гладиаторов римляне перешли к новому удовольствию: на глазах зрителей перерезали друг другу горло карлики. Когда же христианский культ отравил весь мир проповедями о том, что убивать друг друга – зло, римляне тотчас оказались под властью тиранов: так герои мира стали игрушками в чужих руках.

Люди всей земли справедливо полагают: убийца, сумевший подавить свою чувствительность настолько, чтобы поднять руку на себе подобного и пренебречь опасностью возмездия как со стороны общества, так и со стороны частного лица, – человек совершенно неустрашимый, а значит чрезвычайно полезный для воинственного или республиканского государства.

Обратимся к истории безжалостных народов, у которых принято умерщвлять детей, часто своих собственных, – привычки эти получили широкое распространение, кое-где их даже возвели в ранг закона. Во многих диких племенах уничтожают новорожденных. На берегах реки Ориноко матери убивают своих дочерей сразу после их появления на свет – они убеждены, что девочек ожидает печальная участь стать женами грубых дикарей этого края, ненавидящих женщин. В Трапобане и в королевстве Сопит все дети-уроды умерщвлялись руками их собственных родителей. Женщины Мадагаскара отдавали на съедение диким зверям своих детей, рожденных в определенные дни. В республиках Древней Греции внимательно осматривали всех новорожденных, и если физические данные кого-то из младенцев не соответствовали представлениям о будущем защитнике отечества, их тотчас лишали жизни: там не рассуждали о необходимости отпуска огромных средств на возведение специальных домов для взлелеивания этих жалких отбросов рода человеческого. [21]Вплоть до эпохи переноса столицы империи, все римляне, не желавшие кормить своих детей, выбрасывали их на помойку. Древние законодатели нисколько не совестились, обрекая детей на смерть, и ни один из их кодексов не ограничивал прав отца распоряжаться жизнью членов своей семьи. Аристотель советовал прибегать к абортам; жителям античных республик, преисполненным вдохновенного пыла по отношению к родине, неведомо было сострадание к отдельной личности, свойственное современным народам; в ту пору меньше любили своих детей, зато больше были преданы своей стране.

Во всех городах Китая каждое утро находят огромное количество детей, выброшенных на улицу; на восходе дня их увозят на двухколесной тележке и сбрасывают в яму; часто акушерки освобождают матерей от детей, топя новорожденных в чанах с кипящей водой или кидая в речку. В Пекине детей кладут в тростниковые корзинки и спускают по каналам; каждый день во время очистки каналов, по оценке знаменитого путешественника Дюальда, обнаруживается свыше тридцати тысяч подобных жертв. Невозможно отрицать, что республиканскому правительству безусловно необходимо и политически выгодно сдерживать рождаемость; исключительно противоположные задачи стоят перед монархией, заинтересованной в росте народонаселения; и это неудивительно: тираны богатеют за счет своих рабов и потому испытывают крайнюю нужду в увеличении их численности; республиканскому же государству перенаселение явно во вред; правда, нет смысла избавляться от излишка людей, перерезая им горло, как советуют наши новоявленные децемвиры, речь идет о том, чтобы численность населения не выходила за пределы, необходимые для поддержания благополучия в республике. Остерегайтесь приумножения числа граждан, каждый из которых – носитель суверенных прав: всегда и повсюду революции являются следствием избыточного прироста населения. Ради славы и блеска государства принято наделять его воинов правом убивать, отчего бы ради сохранения того же государства не позволять каждому индивидууму осуществлять нечто подобное по собственному усмотрению: ничем не оскорбляя природу, он получит возможность избавляться от детей, которых не в силах прокормить и которые не принесут никакой пользы государству; предоставьте гражданину право на свой страх и риск отделываться от врагов, способных ему навредить, – в результате таких мероприятий, совершенно необременительных, удастся поддерживать умеренную численность населения, иначе она возрастет настолько, что станет представлять угрозу вашему правительству. Не слушайте пустую болтовню монархистов о прямой зависимости величия государства от числа его членов: государство бедствует, если количество жителей превосходит количество его ресурсов, и, напротив, процветает, если держит прирост населения в разумных рамках и торгует излишками своих жизненных средств. Не обрубают ли сучья у непомерно разросшегося дерева? Не подрезают ли ветви ради сохранения ствола? Общественный строй, уклоняющийся от соблюдения этих принципов, поступит безрассудно – следование подобным заблуждениям неизбежно приведет к полному обвалу здания, едва возведенного ценой невероятных усилий. Не стоит сокращать число населения путем ликвидации людей зрелых; укорачивать жизнь хорошо приспособленного к жизни индивида нецелесообразно; настаиваю я лишь на необходимости предотвращать приход в мир существ, заведомо бесполезных для государства. Род человеческий надлежит очищать с колыбели; общество должно отнимать от своей груди младенцев, совершенно для него непригодных, – таков единственно разумный прием снижения населенности, чрезмерное разрастание которой, как мы недавно убедились, и вредоносно, и опасно.