Ольга Михайлова - Похоть

— А вот и Галатея…

Стивен осторожно перевёл дыхание. «Галатея…» Это имя, совсем не английское, прихотливое и даже вычурное, почему-то удивительно ей подходило. Она и вправду казалась ожившей статуей гениального скульптора, воздушной ботичеллиевской Весной, но при этом в ней ощущалось и что-то кукольно-неживое, как в гофмановской Олимпии или восковой фигуре музея мадам Тюссо.

Девушка мотыльком пропорхнула несколько ярдов, — Стивен заметил только движение рисунка на подоле да лёгкий взмах бледных трепетных пальцев, — и оказалась рядом с мужчинами.

— Так мы выезжаем в пятницу, мистер Гриффин? — Её голос оказался удивительно мелодичным контральто и немного привёл Стивена в чувство: в его модуляциях не было ничего потустороннего, напротив, проступал тон мягкой, почти альковной неги, точно в дорогое выдержанное вино золотистой струйкой вливали сочный и густой осенний мёд.

— Да, и надеюсь, найдём нечто интересное и для вас, миссис Тэйтон, — любезно кивнул Гриффин, растянув губы в улыбке. — Например, бусы Персефоны…

— Или ящик Пандоры, — насмешливо поддержал его Тэйтон.

«Миссис Тэйтон…» Господи, так она… жена Арчибальда Тэйтона? Стивен растерялся, а Галатея беззвучной походкой направилась к двери и тут заметила его. Она чуть отпрянула, пахнув на него лёгкими духами с обманчиво-прохладным запахом роз, огромные жемчужно-серые глаза с зеленоватым отливом, казалось, поглотили его, точнее, вобрали в себя, он ощутил затылком холод дверной рамы, потом всё вдруг исчезло, померкло, остыло.

Она ушла. Ушла, оставив за собой один из лучших цветочных ароматов. Яркая, дикая и необузданная роза показалась Стивену эталонным запахом совращения, рисующим в воображении постель из роз, бесстыже-алых и белоснежных, с тёмно-зелёными стеблями и длинными острыми шипами: любовь и боль, неудержимая страсть и страдание. Томительное сладострастное благоухание в конце концов исчезло, истончившись терпкой зеленью и наркотическим мускусным шлейфом.

— Боже мой, Стивен, мальчик мой, вот и вы, — Гриффин, проводивший болезненным взглядом Галатею Тэйтон, теперь заметил и его.

Хэмилтон подошёл к ним.

— Вы ведь знакомы со Стивеном Хэмилтоном, Арчибальд? — учтиво обратился Гриффин к коллеге, при этом в глазах профессора Стивен прочёл какое-то явное замешательство.

Тэйтон, внимательно поглядев на Хэмилтона, уверенно сказал, что они встречались на лондонском симпозиуме палеонтологов в прошлом декабре, и протянул ему руку. Рукопожатие изумило Стивена, он будто стиснул длань манекена: ладонь Тэйтона едва отозвалась на касание, была холодна и тверда, как бронзовый канделябр. От густых волос Тэйтона тоже струился тонкий аромат, неизвестный Хэмилтону, и он ему не понравился. Повеяло ладаном, холодным и пряным, сухой дым божественных воскурений томил и даже изнурял. Откуда-то проступил перец — радиоактивной пылью ядерной катастрофы. Осталась последняя нота — бальзамический запах мирровых смол. Последняя жертва навсегда ушедшим богам.

У Хэмилтона начало колоть в висках. Он был чрезмерно чувствителен к запахам, и сам никогда не выбрал бы подобный.

— Ну, а вы готовы, мой мальчик? — глаза профессора теперь засияли. — Выезжаем двенадцатого. Долетим до Салоник, оттуда Сарианиди обещал довести нас до Комотини. Говорит, снял нам на два месяца прекрасную виллу — представьте, из окон видно море, и цена совсем смешная. И всего в полумиле от раскопа! — Гриффин довольно потёр руки. — А то, как вспомню эти арабские дома в Сусурлуке, дрожь берёт, — он брезгливо поёжился.

— Конечно, профессор, я готов, — Стивен отчеканил эти слова, на миг сам поразившись проступившей в них твёрдой уверенности. Он, всю дорогу сюда подыскивавший слова для отказа и пытавшийся придумать для него уместный повод, теперь даже не вспомнил об этом. — Я подготовлю все реактивы, надо только зарезервировать одно лишнее багажное место.

Гриффин кивнул, сказал, что помнит об этом, и Хэмилтон пошёл к двери. Он взялся за ручку и уже повернул её, когда неожиданно услышал, как Гриффин нервозно, со странным смешком спросил Тейтона:

— А вашей супруге не будет там с нами скучно, Арчи?

Стивен ещё не закрыл дверь, как Тэйтон наклонился к Лоуренсу Гриффину и иронично пробормотал:

— Не волнуйтесь, Лори. Когда у леди правильно вырезано декольте, джентльмены очень быстро замечают, как глубок и разнообразен её внутренний мир, и скучать ей не дадут, — трудно было понять, насколько он шутит, ибо, хоть губы его искривились в усмешке, глаза Тэйтона, ярко-голубые и задумчивые, совсем не смеялись.

Впрочем, Гриффин тоже не смеялся. Вид у него был немного растерянный и жалкий.

…После этой встречи Стивен три часа лихорадочно бегал по магазинам, докупая необходимые препараты, затем упаковывался и опомнился только после того, как чемоданы были почти уложены, реактивы собраны и впихнуты в ящики. Тут Хэмилтон вспомнил, что в восемь вечера обещала прийти Брэнда, и растерялся. Что он ей скажет? Но эта мысль, которая ещё утром всерьёз его обеспокоила бы, сейчас как-то блёкло пронеслась в мозгу, не задев ни ума, ни сердца. Перед его глазами всё ещё игриво колыхалась шифоновая ткань, мелькала рука на перилах, в дымных глазах с зеленоватой поволокой проступала какая-то завораживающая, щемящая истома. И это видение почему-то вытеснило всё, что занимало его раньше: необходимость успокоить Брэнду, договориться с тьютором и уклониться от поездки.

Вздор это всё. Конечно, он должен ехать.

Вопреки ожиданиям Хэмилтона, его невеста не закатила скандала. Сама Брэнда, чьи рыжие волосы и очаровательные веснушки ещё вчера кружили ему голову, сегодня показалась ему совсем неинтересной, невзрачной и… обыкновенной. Что он находил в ней раньше? При этом, застав его вечером возле уложенного багажа и выслушав отрывистые слова Стивена, что он должен выехать двенадцатого, потому что Гриффин никак не может обойтись без него, она ничего не сказала. Только оперлась плечом о дверной косяк и бросила долгий задумчивый взгляд на Стивена — как смотрят на тяжелобольного, взвешивая его шансы на выздоровление. Даже осторожным полушёпотом спросила, что с ним такое? Что произошло?

Ох уж, эти женщины… Хэмилтон снова повторил, что не может подвести Гриффина, напомнил, сколь многим обязан ему, и не поехать сейчас, когда тот рассчитывает на него, было бы не по-джентльменски. Сказав это, Стивен сразу пожалел о своих словах: ведь он обещал Брэнде, что они узаконят свои отношения до начала лета, и нарушение этого обещания тоже было не больно-то джентльменским поступком. Однако Брэнда не прицепилась к его словам, но продолжала разглядывать так, словно впервые видела. На лице её застыли тревога и недоумение, и она, опасливо спросив, не задержится ли он в Греции дольше июля, и, услышав, что уже первого августа он будет в Лондоне, попрощалась и ушла.