Флагелляция в светской жизни

Не удивительно, что Билл стал непрерывно вопить, сначала басом, спустя минуту в крике появилсь жалобные высокие ноты, затем он перешел в тональность дисканта. Тело парня тряслось так, как будто он дрожал от страшного холода, но при этом на нем выступили крупные капли пота. "Двадцать девять!….Тридцать четыре!….Сорок!" К концу порки вопли Билла уже больше напоминали писк, похоже он сорвал голос. Его ягодицы представляли собой ярко-алую вздувшуюся бугристую поверхность, разукрашенную штрихами просечек. По ногам и промежности, перемешиваясь с потом и рвссолом, стекали тоненькие струйки крови, яички были тоже в крови… Зрелище было ужасным, думаю, даже Майкл не пожелал бы быть сейчас на месте Билла.

Тем не менее, для парня все закончилось. После дезинфекции пострадавших мест из аэрозольного балончика его оставили в покое. Несчастная Луиза поняла, что сейчас начнется вторая часть ее мучений и стала умолять о пощаде, говоря что умрет от боли. Добилась она лишь того, что медсестра измерила ей давление и послушала сердце, после чего коротко кивнула головой: можно продолжать. По тому, какие позиции заняли Мира и Мария я понял: интимным местам бедной девушки достанется сейчас не меньше, чем яичкам ее друга. В такой порке было что-то средневеково-жестокое, по принципу "око за око". Дескать, если парочка совершила прелюбодеяние, то должны быть наказаны именно те части тела, которыми любовники согрешили.

Я не стану описывать ужасные подробности второй части наказания Луизы. Признаюсь, я просто не мог на это смотреть, и после первого же удара закрыл глаза. Ксли бы мои руки не были скованы, то я бы охотно заткнул и уши: слушать мерный свист розог на фоне душераздирающих криков несчастной девчушки не было никаких сил. Даже когда все закончилось, от избытка децибел в моих ушах стоял такой звон, как будто бы я был контужен. Я решился взглянуть в зеркало: нежные места бедной Луизы кровоточили, словно обработанные жесткой наждачной бумагой. Стежки и рубцы образовали ужасную паутину покрывшую внутреннюю часть бедер и низ живота девушки. Капельки крови стекали по истерзанным ягодицам на спину ее приятеля. У обоих высеченных рубцы постепенно начали приобретать синюшный оттенок. Очевидно было, что такие следы заживут не скоро.

Пока охранницы освобождали от ремней не перестающую выть Луизу и стонущего Билла, я осознал, что сейчас, скорее всего, будет моя очерель. Так и вышло: как только станок освободился и медсестра за уши вывела хнычущую парочку из зала наказаний, Мира, взяв со стола синий листок, объявила мое имя. Охранницы, поддерживая за руки, подняли меня с колен, и поставили перед ней. Мира оглядела меня с ног до головы, видимо, оценивая то, насколько сильно я испуган. Под ложечкой засосало от страха, но я, невзирая на свой жалкий голый вид, старался не показывать этого.

— Вы приговорены к порке за незаконное вторжение в частное владение. — Мира смотрела на меня строго, но в ее глазах я заметил некое лукавство. — В соответствии с предписанием вам назначено тридцать ударов ремнем по обнаженным ягодицам. Поскольку это ваше первое наказание, то вы, согласно правилам, имеете право выбрать из нас двоих ту, которая приведет его в исполнение.

Мария и Мира выжидающе посмотрели на меня. Нечего сказать, замечательная привелегия для новичков: самому выбирать себе палача. Впрочем, для меня альтернативы не было: если мне суждено сегодня быть выпоротым, то пусть это сделает она…

— Я хотел чтобы это сделала ты… то есть вы, мэм…

Мира слегка улыбнулась и кивнула головой охранницам. Через минуту я был прикручен к станку в той же позе, что и Майкл. Попытался пошевелиться — безуспешно. Руки были подтянуты к лопаткам так, что было невозможно двигать плечами. В поясе тело стягивал ремень, ноги были вплотную притянуты к опорам. Кожа на предполагаемом месте наказания была натянута, я был полностью обездвижен и беззащитен. Краем глаза я увидел, как Мира снимает со стены толстый ремень, примерно полуметровой длины, раздвоенный на конце. Она обошла меня сзади, и через секунду я почувствовал, как холодная кожа прикоснулась к моим ягодицам. Мира примеривалась. Я напрягся в страшном ожидании первого удара…

Мира размахнулась, ремень прошелестел в воздухе и врезался сразу в обе половинки моего зада. Шмяк! По телу словно пробежал электрический разряд — от копчика к голове, попал в мозг и взорвался там яркой вспышкой. "Один!" — услышал я голос Марии. Боже, до чего же больно! Это не рука "госпожи" с легонькой плеточкой, которой та играет в порку, это рука профессиональной экзекуторши, умеющей причинять нешуточное страдание, и то что происходит со мной — это настоящая порка… Нет, я не рассчитывал на снисхождение Миры, но никак не ожидал от нее ТАКОЙ боли.

Пока я разбирался в своих ощущениях, последовал сотрясший мое тело второй удар, чуть пониже. "Два!" Если после первого у меня просто перехватило дыхание, то после второго я начал отчаянно ловить ртом воздух, собирая силы для первого крика. Терпеть такую порку молча не было никакой возможности, и я с небольшим запозланием издал первый вопль и попытался пошевелить ягодицами. Тщетно. "Три!" Я чувствовал как наливается кровью пораженное место, как горят полосы, куда угодили края ремня, но ничего не мог сделать для того, чтобы унять нарастающую боль. Только кричать… Снова свист ремня, удар… "Четыре!" Из глаз брызнули слезы и я, не сдерживая себя, заорал. "Пять!.."

Боль нарастала снежным комом, каждое новое соприкосновение орудия наказания с моим задом вызывало непроизвольные сокращения тела, старающегося увернуться от жалящей полоски кожи. "Шесть!" Я перестал контролировать себя: английские мольбы о прощении и руские матерные ругательства посыпались из меня помимо моей воли, я чувствовал себя попавшим в ловушку животным, которому надо было во что бы то ни стало вырваться, прекратить эту ужасную боль хотя бы на минуту… "Семь!" Удары теперь приходились по уже пострадавшми местам, это усиливало их эффект. "Восемь!…" Тут у меня наступил какой-то провал в памяти. Спустя какое-то время осознание себя вернулось, но в довольно непривычной форме.

Мое сознание словно отделилось от тела, оно было над ним. Наверное, это была какая-то защитная реакция организма на сильную боль. Мое туловище, руки, ноги продолжали бессознательные хаотичные движения, пытаясь вырваться из пут, легкие и голосовые связки издавали нечленораздельные звуки, ягодицы судорожно сокращались после каждого удара, из глаз лились слезы, а вот сознание… Сознание существовало как бы в стороне, оно не чувствовало ни боли, ни страдания, паря в каком-то невесомом белом эфире, словно во сне. Мне на секунду показалось, что это я умираю, стало страшно, я "проснулся", сознание вновь срослось с телом и… я вновь ощутил жуткую боль от ремня. "Двадцать три!"