Энн Райс - Спасение красавицы

И звучавший в ушах отзвук последних слов посланника королевы Элеоноры, предупредившего, прежде чем мы покинули ее владения: «…К вам более не будут относиться как к существам с высшим разумом. Напротив, вас станут дрессировать, как редких и ценных зверушек, и боже упаси вас что-нибудь говорить или выказывать нечто большее, нежели простейшее разумение…»

И теперь, приближаясь к чужому берегу, я гадал, не совместят ли здесь для нас все те изощренные наказания, которым подвергались мы в замке и в городке?

Вот ведь судьба! Сперва нас унижали при королевском дворе, затем по приговору ее величества мы впали в еще большее ничтожество. Теперь же, в чуждой земле, где никто не знает ни нашего происхождения, ни истории каждого из нас, нас просто-напросто растопчут и смешают с грязью…

Открыв глаза, я снова увидел одинокий маленький ночник, свисающий с медного крюка на затянутом богатой тканью потолке.

Что-то определенно изменилось. Судно как будто бросило якорь. Наверху тут же воцарилось оживление — явно на ноги подняли всю команду. И чьи-то шаги приближались к нашей каюте…

Красавица открыла глаза. Она давно уже не спала и, даже не выглядывая в окно, могла точно сказать, что уже утро. Воздух в каюте был непривычно теплым.

Где-то с час назад она слышала, как Тристан с Лораном перешептываются в темноте. Поняв, что корабль встал на якорь, принцесса испытала легкий укол страха.

Некоторое время она еще нежилась в сладких чувственных грезах. Все ее тело потихоньку пробуждалось, словно спящая земля под ласковыми лучами восходящего солнца. Девушке не терпелось уже попасть на берег и как-то разузнать, что ожидает ее в этом неведомом краю и что вообще может ей тут угрожать.

Теперь, когда каюту наводнили опрятные хорошенькие грумы, стало очевидно, что они прибыли наконец в страну великого султана и что очень скоро все прояснится.

Прелестные юнцы, которым, несмотря на их рост, явно уже стукнуло четырнадцать-пятнадцать, и всегда были богато одеты, однако нынче утром они красовались в великолепно расшитых шелковых одеяниях, перетянутых в талии кушаками из дорогой полосатой ткани; их черные волосы поблескивали маслом, а невинные оливковые личики аж побагровели от непривычного волнения.

Довольно скоро все королевские пленники были разбужены, извлечены из своих клеток и по отдельности разложены на специальных столах для омовений и ухода.

Красавица всем телом потянулась на шелковой подстилке, наслаждаясь этим избавлением от тесноты клетки, в мышцах ног появилось легкое покалывание. Девушка глянула на Тристана, затем на Лорана: первый все еще тяжело переживал свою потерю, второго, как всегда, немного забавляло происходящее. Сейчас они даже не успели друг с другом попрощаться. Красавица надеялась: их все же не разлучат, и, что бы ни случилось, они встретят беды вместе. И каким-то образом в этой новой неволе им все же представятся мгновения, когда они смогут друг с другом перекинуться хоть словом.

Между тем грумы щедро намазали тело Красавицы золотистым красящим маслом, умело растирая сильными пальцами ее бедра и ягодицы. Затем, приподняв ее длинные волосы, густо опудрили их золотой пылью, после чего аккуратно перевернули девушку на спину.

Тут же чьи-то сноровистые пальцы открыли ей рот, и по зубам, натирая их до блеска, пробежалась мягкая тряпица, после чего на губы нанесли золотую помаду. Затем так же золотом накрасили брови и ресницы.

С того первого весьма памятного дня их морского пути ни ее, ни кого-то другого из пленников так основательно не украшали. И от предвкушения загадочной новизны все тело Красавицы пронизали токи знакомого возбуждения.

Словно в тумане, ей припомнился восхитительно свирепый капитан стражи из городка, затем аристократичные, утонченные, но уже почти стершиеся из памяти господа-мучители из королевского двора. И Красавице страстно захотелось снова кому-нибудь принадлежать — чтобы ее опять кто-то усмирял, подчинял своей воле, и обладая ею, и нещадно наказывая.

Это казалось самым худшим унижением — быть собственностью другого человека. Оглядываясь назад, девушка ощущала себя прекрасным цветком, едва распустившимся в полную силу, но безжалостно сорванным и смятым чужой волей. И в этих страданиях, причиненных ей по чьей-то прихоти, она понемногу раскрыла для себя собственную суть.

Однако теперь у Красавицы появилась новая мечта, медленно утягивающая ее в неизведанные пока глубины, которая вспыхнула в девушке в корабельном заточении и которую она поведала только Лорану: мечта обрести в этой чуждой земле то, чего она никогда не знала прежде, найти того, кого она могла бы по-настоящему полюбить.

На свидании в городке, уверяя Тристана, что она этого вовсе не желает, что она жаждет от господина лишь пущей жесткости и сурового обхождения, Красавица немного покривила душой. Правда была в том, что любовь Тристана к своему господину произвела на нее сильнейшее впечатление. И слова принца глубоко повлияли на нее, даже когда она пыталась с ним спорить.

А затем были долгие ночи морского пути — ночи, полные одиночества, неудовлетворенного томления и бесконечных, назойливых размышлений обо всех поворотах ее судьбы и непостоянстве удачи. Тогда-то в ней и зародилась доселе неведомая, хрупкая потребность любви, желание преподнести господину или госпоже всю свою душу, ибо теперь она больше чем когда-либо нуждалась в равновесии и опоре.

Прибиравший Красавицу юнец между тем нанес ей золотую краску на волосы лобка, старательно оттягивая каждую кудряшку и отпуская упругой пружинкой. Девушка едва сдерживалась, чтобы не задвигать бедрами. Затем к ее глазам поднесли пригоршню чудесных отборных жемчужин — и вскоре усеяли ими лобок, чем-то надежно приклеивая к коже. «Милые украшеньица!» — улыбнулась принцесса.

На мгновение она зажмурила глаза, ощущая, как остро заныло ее пустое, истомившееся лоно. Потом взглянула на Лорана, лицо которого за счет золотого рисунка приобрело восточный типаж. И соски, и толстый пенис принца были восхитительно напряжены. Как и лицо, его тело тоже было сплошь покрыто золотыми узорами, подчеркивавшими его впечатляющие размеры и мощь, а на лобке вместо жемчужин сияли несколько довольно крупных изумрудов.

Лоран улыбался трудившемуся над ним мальчишке, глядя на него так, словно мысленно стягивал с него причудливые шелка. Потом он повернул голову к Красавице и, медленно поднеся пальцы к губам, послал заметный только ей, легкий воздушный поцелуй. Принц лукаво подмигнул ей, и девушка еще острее почувствовала томление в разгоряченной промежности. Все же как он великолепен, этот Лоран!