Эм Ленская - Присвоить тебя

Иваньшин срывается с места и прячется за дверью уборной, запирая ту на замок.

Тимофей молча и чуть ошарашено смотрит на закрытую дверь и понимает: заслужить доверие и уважение Захара Иваньшина будет ой как непросто.

– Куда едем? – сдержанно спрашивает Захар, когда через полчаса после их с Одинцовым разговора они оказываются внутри его богатенькой, пахнущей дорогой кожей и чем-то свежим тачки.

– Невский. А там пройдемся пешком, – куда веселее него отвечает Одинцов, и тогда Захар давит на педаль газа, крепко сжимая руль.

По пути Захар молчит, не пытаясь ответить хотя бы односложно, пока Одинцов пытается его расшевелить, закидывая вопросами. Этот смазливый денежный мешок явно преследует пока неясные Захару цели, так что нужно держать ухо востро. Захар пока с трудом понимает, как ему следует реагировать. Но первая волна злости, вызванная скорее безысходностью своего положения то ли марионетки, то ли пешки, откатывает, и он решает, что пока проще выполнять работу и обдумывать ситуацию, чем навлекать на себя возможный гнев Одинцова за неповиновение. Условия пребывания в квартире и власти нового «босса» вызывают, скорее, вопросы – много вопросов, – чем ощущение внезапной свободы от цепи Назара. Захар понимает: он по-прежнему нихрена не свободен. Поменялась лишь обстановка, длина и качество поводка, а еще сам «хозяин», которого, в отличие от подонка Назара, Иваньшин совершенно не знает.

О Тимофее Одинцове Захар никогда прежде не слышал, слишком уж в разных кругах они крутятся. В разных мирах. В разных, черт возьми, вселенных. Такие как Одинцов обычно не замечают подобных Захару. Они грязь под начищенными до блеска ботинками. Они размазанные тени за окнами их дорогущих тачек и фешенебельных домов. Они безликие фигуры среди обслуги и тех, кого толстосумы не поощряют вниманием. Так почему Тимофей Одинцов заметил его?

– Если будешь молчать, я могу и обидеться, Захарушка, – дуется Тимофей, когда Захар снова пропускает мимо ушей его вопрос.

Нет, он прекрасно слышит. Треп Одинцова окружает его со всех сторон, как навязчивое жужжание пчелиного роя. Захар стискивает зубы, чтобы не тявкнуть на болтливого пиздюка. Чтобы не приказать ему наконец замолчать, переставая делать вид, будто они приятели, выбравшиеся на прогулку. Руки до белых костяшек сжимают руль, едва ли не представляя под пальцами шею Одинцова, которую хочется сдавить, лишь бы тот прекратил изливаемый им словесный понос. Зачем тот вообще открывает рот? Какой в этом толк? К чему эта двуличная имитация любезной беседы, где обоим будто не наплевать?

– Мне насрать, – бросает-таки Захар. – Я не нанимался к тебе на работу и уж тем более не нанимался быть твоей ручной обезьянкой. Скучно? Напиши своим богатеньким дружкам и болтай с ними.

– Да, ты прав, – хмыкает внезапно Одинцов, так что добродушно-дурацкое выражение его лица сменяется чем-то более взрослым и хмурым, словно грозовая туча резко заслоняет собой летнее солнце. – Ты не обращался ко мне за помощью, это было сугубо мое решение. Я выкупил твой долг, освободив тебя от ошейника Назарченко… или как он там себя называет – Назар. По всем документам теперь ты должен деньги мне, а не ему. Но заметь, я не бросаю тебя на ринг, где из тебя раз за разом пытаются выбить жизнь. Не прошу выполнять дерьмовую и грязную работу для меня. Я всего лишь пытаюсь завести с тобой хотя бы жалкий намек на диалог. Неужели тебе это настолько противно и сложно? Разве лично я сделал тебе что-то плохое? Ответь хоть на этот вопрос.

– Я не понимаю твои мотивы. Это напрягает, – после короткого молчания уже спокойнее отвечает-таки Иваньшин. Будто слегка устыдился или же просто остыл. Он избегает глядеть на Одинцова, пялясь исключительно вперед. Сосредоточенный. Напряженный.

Кто-то нетерпеливый сигналит позади, когда цвет светофора меняется на зеленый.

– Можешь мне не верить, но я своих мотивов тоже до конца не понимаю, – признается Одинцов, смягчаясь. – Просто ты мне понравился.

Когда Захар смеется, Тимофей рядом с ним будто пугается от неожиданности.

– Знаешь, кажется, ты перепутал бойцовский клуб с магазином, Тима.

Захар оборачивается, все еще улыбаясь, но лицо Одинцова, с которого враз спадает весь глянец и лоск, то выражение удовлетворенности и некоего превосходства от разницы их положений, отрезвляет. Тимофей внезапно выглядит младше – сколько ему вообще лет? – почти мальчишка. Тот пялится на Иваньшина как под гипнозом. Да что он такого сказал? Или Одинцов так удивился, что Захар в принципе ему что-то ответил? На короткие секунды Захару становится не по себе. Он быстро возвращается к дороге за лобовым стеклом, силясь вычеркнуть выражение лица Одинцова, которое полоснуло по памяти донельзя странными флешбеками. Нет, конечно же, нет. Он не мог видеть Тимофея Одинцова раньше. Это просто немыслимо и абсурдно. Только, черт возьми, отчего-то кажется болезненно знакомым. Как вспышка в голове.

Позже, шляясь в ГУМ ДЛТ из одного дорогого бутика в другой, Одинцов явно чувствует себя в своей тарелке. Но не Захар. Даже на ринге у Назара он мог абстрагироваться, но здесь ощущает себя словно под стеклянным колпаком. Словно бабочка, приколотая булавкой к доске. Он выделяется.

– Захарушка, примерь это. Хотя и вот это тоже.

Тимофей пихает ему в руки вешалки, а затем толкает в направлении примерочных.

– Когда оденешься, выходи. Я оценю.

Сам Одинцов уже обвешан пакетами с эмблемами модных брендов, и даже Захар с каким-то пренебрежением держит в пальцах один, будто тот обжигает ладонь.

В кабинке Захар, хмурясь, стягивает свои привычные шмотки и напяливает выбранные Одинцовым брюки и джемпер. На ценник даже смотреть страшно. Цифры там скорее смахивают на артикул, чем на стоимость. В мире Захара такие деньги не тратят на тряпки.

Распахнув дверь примерочной, он почти смущенно, что едва ли для него свойственно, показывается на суд Тимофея. Тихое «вау» и блеск в глазах машинально заставляют Захара напрячься. Что еще за реакция? Что она значит?

– Определенно берем все, что на тебе сейчас надето, – отвечая на неозвученный вопрос, с энтузиазмом произносит Одинцов, вспархивая с пуфика, на котором ожидал. – Сидит потрясающе.

Захару хочется ему возразить, хотя бы из глупой вредности, только истина в том – он отчетливо видит в отражении зеркала – эти стоящие, по его личным меркам, бешеных денег тряпки и правда ему идут.

– Не переодевайся обратно, хорошо? – воодушевленно просит Одинцов. – Я попрошу снять ценники и упаковать твои старые вещи. Хотя на твоем месте я бы просто выбросил их в ближайшую урну.

Смеясь, он выходит из примерочной в зал, вероятно, чтобы позвать кого-нибудь из персонала, а Захар почему-то злится, толком не понимая причин. Еще пару часов назад он рычал, огрызался, а теперь как послушный щенок едва не виляет хвостом под восторженным взглядом хозяина, подарившего питомцу игрушку. Нет, он по-прежнему зол на Тимофея, ему претит идея быть в его подчинении, развлекать, потакать и не знать, что Одинцов желает с ним сделать. Для чего тот его купил? «Ты мне понравился». Пфф, что за лепет? Я же не кукла, думает Иваньшин, которую ты принес в дом, а теперь наряжаешь под настроение, чтобы хвастаться обновкой таким же холеным друзьям.