Мария Зайцева - Их безумие

– Рей, я не хочу никуда переезжать. Просто не хочу. Меня все устраивает, как есть, я не собираюсь начинать совместную жизнь…

– С таким, как я? – договаривает он за нее свою версию, опять тихо и очень страшно.

Она молчит. Не опровергает, хотя это неправда. Она хочет сказать ему, что он слишком круто взял, что она просто не хочет торопить события, хочет разобраться в себе… Но не успевает. Уокер, моментально натянув штаны и схватив одежду, просто молча сверлит ее злым взглядом и выходит прочь, хлопнув дверью.

За окном взревывает мотор байка, и только бензиновый выхлоп указывает на то, что здесь недавно кто-то останавливался.

Керри подходит к окну, смотрит на след от покрышек, черный, маслянистый, а затем так же молча выходит из номера, набирая по пути такси.

И не обращая внимания на слезы, катящиеся из глаз.

– Уокер, еб*на, какого хера на улице машина Коллинза?

Хозяин автомастерской, Дэн Льюис, которого, как выяснил не так давно Рэй, в молодости звали Бешеный Лю, и совсем не за добрый нрав, рычать умеет так, что поджилки трясутся. У всех. Кроме Рэя, само собой. Ему в этот момент абсолютно похер на автомастерскую, бизнес, машину зануды Коллинза. И на самого Бешеного Лю тоже похер.

Он расслабленно сидит у стены мастерской, прямо на полу, курит, в нарушение всех правил техники безопасности, и демонстративно медленно отпивает из бутылки с самым крепким, самым дешевым пойлом, которое удалось найти в небольшом супермаркете на въезде в их городишко.

Льюис оценивает диспозицию правильно. Встает над похеристично настроенным работником, пинает по старому грязнущему кроссовку:

– Ну че, молокосос, просрал шанс?

Уокер молчит. Курит, демонстративно стряхивает пепел на пол. Отпивает глоток. Смотрит перед собой, откинув голову на стену.

– Так я и думал, – басит над ним Лю, – дерьмо вы, Уокеры, раздерьмовое. Что папаша твой, мудло, что брат – уе*ок бешеный… Дед, правда, ничего был. Но тоже дерьмо. Но ты, само собой, переплюнул всех, Уокер…

Он говорит, вроде расслабленно, увлекшись даже оскорблениями, но до морды широченной достать-таки себе не позволяет.

На подлете перехватывает кинувшегося на него снизу, без предупреждения и подготовительных танцев Уокера, ловко тюкает в физиономию пудовым кулачищем и тащит на улицу, где швыряет на землю, на потеху собравшимся работникам автомастерской, опасавшимся до этого заходить в помещение, потому что Уокера в таком состоянии видят редко, но достаточно для того, чтоб знать, что нарываться нехер.

Затем долго и с удовольствием поливает кидающегося на него Рэя из шланга, поставив напор воды на максимум. Уокер, надо сказать, полностью оправдывая свою дурную славу, успокаивается нескоро, и с красными от бешенства и спиртного глазами бросается на своего работодателя, совершенно забывая про субординацию. Хотя, скорее всего, слова такого он не знает. Как и выражения «уважение к старшим». Не научил никто. И примеров положительных перед глазами нет. Не было.

Лю какое-то время развлекается, отшвыривая Уокера струей воды, затем внезапно отбрасывает шланг в сторону, опять ловит приободрившегося Рэя уже за шкирку, и тащит обратно в мастерскую. Перед этим рыкнув на других работников, что перерыв закончен и за остальную часть представления он возьмет плату. После этого у всех срочно находятся дела.

А Рэй, уже не в силах оказывать сопротивление, только рычит бессильно и слабо дергается в здоровенной лапе своего работодателя.

– Уймись, Уокер… – Лю довольно неаккуратно кидает его на продавленный диван в углу мастерской, на котором Рэй и живет последнее время, и подтаскивает поближе тяжелый стул. Способный выдержать его задницу. Других, собственно, здесь и не водится.

– Рассказывай давай, дурака кусок, как умудрился налажать?

– Да пошел ты… – неуступчиво огрызается Рэй, злясь на показательное наказание во дворе мастерской, и тут же получает легонько по затылку.

– Давай, пока я добрый. Может, совет какой тебе, мудиле малолетнему, дам. Или выкину нахер отсюда. Не оправдываешь ты моих надежд, Уокер, нихера не оправдываешь…

– Да похер мне на советы твои! – взвивается опять Рэй, – они тупые! И верить им нельзя! Это я, мудак, в самом деле…

– Так. Давай-ка без эмоций. Где налажал? Не подошел, что ли, к ней даже?

– Нет.

– Че, уехал просто?

– Нет.

– А как уехал? Не просто? Не пришил никого там, надеюсь?

– Нет.

– Тааак. Конструктивно говорим. Душевно так. Ты другие слова, кроме «нет» и «пошел ты» помнишь вообще?

– Да.

– Ну так используй, Уокер! Используй! Пока я не передумал. А то у меня, дел, знаешь, выше крыши. И времени мало, чтоб его на очередного тупого Уокера тратить.

– Да бл*…

– Воооо… Это уже лучше. Ну так что? Ты не подошел. Но и не уехал. А как было?

– Она… подошла…

– Сама? – Рэю редко удается увидеть изумленного Лю, и это веселое зрелище. Густые брови пещерного тролля смешно поднимаются домиком, сразу превращая угрюмую страшную физиономию в доброе лицо гнома из сказки про Белоснежку.

– Да, сама.

– А ты везучий кусок дерьма, Уокер, вот что я тебе скажу. Чтоб девчонка после того, что ты тут творил, сама подошла к тебе… – Лю хмыкает, качает головой удивленно, – ладно, рассказывай, как умудрился все просрать. При таком шикарном раскладе, это надо особым умением обладать…

Рэй только вздыхает, соображая, как пояснить свои эмоции. Свое несчастье.

И понимает, что нет слов. И в самом деле, тупой он. Уокер чистокровный, бл*.

Никак не расскажешь. Такое потому что невозможно в слова все свести. Все, что произошло сегодня.

Он вспоминает, как она к нему подошла во дворе универа.

Нежная, красивая, неприступная такая. Далекая.

А он умер. Буквально в тот момент, когда она двинулась к нему, книжки растеряв. Не чувствовал ничего. Время замерло. Сердце не билось. И ни людей вокруг. Ничего и никого. Только она. Идет. К нему. Подходит. Смотрит. А глаза у нее… Испуганные, огромные, бездонные просто. Ждущие.

И на него сразу весь мир обрушился, водопадом эмоций. Она что-то сказала, что-то хотела… Но Рэй даже не понял, что. Потому что сорвался и налетел на нее вместе со всем своим миром. И первое прикосновение было крушением. Маленькой сладкой гибелью. Пониманием-непониманием происходящего. Он опять вел себя, как животное, хватал, подчинял, целовал, не мог остановиться, просто неспособен был. Тискал ее, обхватывал, казалось, даже не руками, не пальцами, не губами, а всей кожей, всем своим истосковавшимся по ней телом. Была бы возможность, прямо там ее поглотить, сожрать, впитать в себя полностью, без остатка, чтоб только ему, только так, навсегда, он бы это сделал. Точно бы сделал. Настолько слияние это было для него необходимым, настолько остро ощутилась вдруг потеря. Идиот, столько времени, столько времени потерял, дебил! Прав был Лю, дебил он, малолетний, не умеющий ценить то, единственно важное, что в его жизни было.