Мария Зайцева - Их безумие

Он смотрит.

Не отрываясь, внимательно, без улыбки, без усмешки.

Так, что дрожь продирает.

Так, что губы, словно вспомнив его вкус, начинают ныть.

Керри предусмотрительно старается сократить до минимума любую возможность его приближения к ней. Отворачивается, когда видит его возле шкафчиков или в коридоре.

Упорно не смотрит в ответ, когда он сверлит ей спину взглядом на совместном уроке современной литературы.

Не обязательном уроке, Керри уверена, что он записался специально, из-за нее.

Она старается с ним не пересекаться.

Жаль только, что у него другие планы.

Он заступает ей дорогу на выходе из спортзала, резко тянет за руку с темную нишу под лестницей.

Керри не успевает крикнуть.

В этот раз он позволяет себе больше, не просто целуя, жадно и напористо, но и забираясь грубыми руками под юбку, подхватывая, впечатывая в стену, трогая ее везде настолько бесцеремонно, что становится совершенно невозможно дышать, сопротивляться, думать.

Керри только тихо и жалобно стонет, когда он, не прекращая терзать ее губы, просто рывком сажает к себе на талию, опять больно прикладывая спиной о стену, и ритмично вжимается пахом, рыча сквозь поцелуй.

Эти животные грубые движения отзываются чем-то непонятным и диким внутри нее, по телу, и так взбудораженному непрошенными ласками, проходят волны дрожи, низ живота каменеет болью.

Уокер, легко держа ее на одной руке, другой дергает ремень своих джинсов, и Керри кричит внутренне от ужаса, понимая, что еще чуть-чуть и он возьмет ее в этой грязной темной нише, силой возьмет, не давая даже шанса на побег!

Но мироздание как-будто отвернуло от нее прищуренное око, потому что Керри сквозь грохот крови в ушах слышит голос учителя физкультуры, зовущего ее по имени.

Кажется, она что-то забыла в зале.

Уокер тоже это слышит, поэтому останавливается, тяжело дыша, не выпуская ее из рук.

Керри, воспользовавшись его промедлением, открывает рот, чтоб позвать на помощь, но не успевает. Крепкая широкая ладонь намертво запечатывает ей губы, глаза в темноте горят дико и страшно.

Уокер жестом приказывает ей молчать.

Керри молчит.

Молчит и резко дергается из его рук, вырывается, бежит прочь, спотыкаясь, оправляя на ходу юбку, пытаясь привести в порядок перекрученный напрочь лифчик, приглаживая встрепанные короткие волосы.

Она уверена, что выглядит сейчас невероятно дико, с глазами, полными слез, горящими от ужаса и стыда щеками…

И насквозь мокрыми от возбуждения трусами.

Эта последняя деталь выносит ей мозг окончательно, и девушка, не отзываясь на голос учителя, несется прямиком к выходу из колледжа, забыв там и сумку, и учебники.

Плевать, на все плевать! Главное, поскорей! Главное, подальше! Главное, не оглядываться!

Вечером дядя находит ее сумку и вещи возле двери, и, громко удивляясь разгильдяйству, приносит ей в комнату.

Керри обрывает сердце от ужасного осознания: Уокер знает, где она живет.

Весь вечер она не выходит из комнаты, не подходит к окну, опасаясь увидеть его высокую мрачную фигуру в безразмерном худи и капюшоне, надвинутом так, чтоб скрыть волчий блеск глаз.

На следующий день после неслучившегося секса в библиотеке, Рэй с огорчением понимает, что все его догадки подтвердились.

Керри морозилась, пряталась от него, опускала глаза, сворачивая за угол сразу, как только он показывался на горизонте.

На совместных занятиях старалась быть как можно тише и незаметнее.

А вот Рэя уже несет. И неслабо так несет.

Глаз от нее оторвать он просто неспособен. Постоянно ищет с Керри встречи, отслеживает ее передвижения по колледжу. И это, похоже, начинают замечать. Вот только комментировать боятся. Ну, само собой, этому он не удивляется.

Что Рэй, что Шон в свое время, сумели выступить в этом вшивом городишке так, что только стекла звенели. Уокеров здесь помнили, знали и справедливо обходили десятой дорогой.

И в целом, такая слава всегда была младшему из семьи на руку. Не приставали, лишний раз не трогали, тихо радовались, что спокойно сидит на занятиях и не отсвечивает.

Лишь мистер Джефферсон, учитель английской литературы еще со средней школы, переведшийся затем в колледж, прекрасно помнивший не только Шона, но и самого старшего Уокера, подошел к Рэю перед очередным занятием и похвалил, что за ум взялся, колледж решил закончить. Хоть кто-то из семьи с мозгами.

Уокер не стал разочаровывать учителя и рассказывать, что ходит он на занятия исключительно потому, что одна худая кукла покоя не дает, что стоит на нее каменно уже который день, что мысли все только там, у нее в трусах, а не в учебнике.

Отмалчивается, короче, как всегда.

Многозначительно так получается, вдумчиво даже. Мистер Джефферсон, похоже, остался доволен.

А Рэй продолжает ломать голову над исправлением ситуации. Керри от него шарахается, как от прокаженного. Даже не подойдешь, не поговоришь с ней. Как будто он раньше мог просто так это сделать!

Да он и пары слов не придумал бы!

Остается только смотреть.

И ловить подходящий момент, а вдруг в критической ситуации язык развяжется?

Ждать долго не приходится.

После уроков Рэй заглядывает в спортивный зал, чисто на автомате, не ожидая ничего такого. И застывает, завороженный.

Керри летает по ковру, легко вскидывая ноги, завихряя ленту вокруг себя, высоко подбрасывая, ловя, изгибаясь так, что, казалось, позвоночника нет у нее.

Она нереальна. Видение, бл*.

Рэй зажмуривается даже, мотает головой. Неловко переступает с ноги на ногу, успокаивая стояк.

Но бесполезно, конечно же.

Обтягивающее трико не скрывает ровным счетом ничего. Крепкая попка, тонкая талия, небольшая грудь. Затылок с забранными наверх волосами. Изящные движения ломких рук. Возбужденно горящие глаза в пол лица.

Сука!

Ну вот как можно терпеть? Никак.

Ниша рядом с залом была удобной. Темной и глубокой.

А Керри не успевает пискнуть.

Рэй рассчитывал поговорить все-таки. Для начала. Может, пригласить куда-нибудь. Как все нормальные люди делают. Но девчонка опять дергается, роя себе этим яму. Возбуждение от увиденного в зале накладывается на ощущение желанного доступного тела в руках, и крыша уезжает, не прощаясь.

Остается только жажда. Ее кожи под пальцами, ее распахнутого рта, ее тихих стонов. И Рэй погружается в эту жажду, утоляя ее неистово и горячо. И не обращает внимание на беспомощные протесты, и не думает ни о чем. Просто пьет, захлебываясь и сходя с ума окончательно. Плевать на все, пока она рядом, пока дрожит в его руках, пока стонет от его губ. Плевать.

Когда успел посадить девчонку себе на бедра, так потом и не может вспомнить. Как и не помнит, что конкретно делал с ней. Тело само реагировало, руки сами сжимали, гладили, обхватывали. Губы сами впивались, оставляя следы, до боли, до вскриков.