Тим Барроуз - ДУМ-ДУМ. Исповедь эскаписта #1

Я оглядываюсь: наскоро сколоченные деревянные клети рядами бегут до горизонта. Гигантская Хлевная Империя. Оно же Русское Поле Экскрементов. Судя по вселенской вони, и в них содержатся такие же экземпляры, что предо мной. Над головой мерцают флуоресцентные всполохи Телеэкрана-Величиной-с-Небо. На высоте в 2000 метров сексапильные свинки в элегантных юбочках и пилотках стюардесс распевают:

Их сосцы торчат перпендикулярно, твёрдыми готическими башенками. Вот-вот наделают лишних озоновых дырок в атмосфере. Вокруг них увиваются накачанные биодобавками молоденькие хряки с щетиной на груди. Щетина завита аристократичной волной. С белоснежными новёхонькими клыками во рту: от лучших итальянских дантистов. Другая планета. Кажется, в народе её называют странным именем МОСКВА…

Из установленного посреди поля радиомегафона льётся грохочущим – будто проседающая горная лавина – потоком речь Большого Свина. Речь закольцована на плёнке. Вот уже 10 000 лет что-то об «урожаях отрубей и поставках свинины в страны Балтии и Ближнего Востока». Непрекращающееся 24 часа в сутки бу-бу-бу…

Но у животин в говняных мазанках своя беспросветная жизнь и чёрные будни. Изнуряющая работа по заготовке кормов для московитских князьков и особ, приближённых к Большому Свину. Проходящие в пьяных случках вечера, от которых родятся сиамские близнецы и гидроцефалы.

Изредка какой-нибудь молоденький хряк или свинка глянут раз-другой поверх загородки, хрюкнут о правах животных на самоопределение, но и они вскорости взрослеют, рожают себе подобных и сдыхают, становясь подстилкой из перегноя для поколений.

Местами вспыхнет в дальнем уголке Хлевной Империи мятеж задроченных непосильным трудом свиней. Наденут они маски-пасамонтаны, замаршируют краснознамёнными колоннами в Свинячий Рай, закричат о свержении Большого Свина, похватаются за бомбы с часовыми механизмами из электронных будильников. Собранных китайскими свиньями на заводах. Но по причине всеобщего бедлама и широты души бывают за то жестоко биты отрядами Федеральной Службы Безопасности Свиней, посажены в казематы на веки вечные, или просто бомбы взрываются в копытах повстанцев по причине их китайскости…

– Хуяк – колхоз «Маяк»! – ткнулось мне в ухо хрипатое, испитое рыло с погасшим сизым окурком в пасти. И тут же – короткий, смачный удар копытом под дых достал моё нутро. Скрючило пополам, как готового блевать опарыша. Из прокушенной верхней губы плеснул на подбородок красный рассол.

Рассёк, скотина…

– Ты чё, интеллигент?! Мишу Квадрата не уважаешь?!

– Ну… такое…

– А может, ты нерусский? Может ты – еврейская рожа, а? Чё молчишь, мля, оглоед? Ты как, за красных или белых? За Ленина или Сталина? За голубых или зелёных? Чёт или нечет? Альфа али вендетта? За Брюса Ли или Шварценеггера?

– За тех, кому всё по хер…

Хлёсткий хук слева накрыл, как шаровая молния. Внутри уха с гитарным взвизгом оборвалась барабанная перепонка. Вторая группа инвалидности обеспечена. Остаток жизни – пашем на аптеку.

– А это саечка за испуг, ёпть! – коротко хохотнул возвышающийся надо мной хряк. – Ща из тебя девочку делать будем. Шоб не зазнавался, пидар.

– Говна тебе на палке… мудила…

Когда его кирзач превратил мою промежность в сплошное месиво из мёртвых сперматозоидов, разодранных хрящей и ссаки, я принял это как должное. Нос и ослепшие на секунду глаза зарылись в жидкий, духарящий говнищем пол. Зубная окрошка проскочила миниатюрными стёклами (ловко насаженными на нитку) по пищеводу. Свиноматка в будёновке зашлась трясучим смехом. Её – с коричневой коркой, весь в сальных трещинах – живот запрыгал, как каучуковый мяч, обнажая расщепленный надвое сырой половой орган.

– Выдрючи его, Колюся, по-нашему! По-россиянски! – давясь от смеха, прохрюкала животина.

– Эх, Лена-Лена – манда по колено! – весело, с огоньком, приговаривал он, пока устанавливал меня в надлежащую позицию и набрасывал мне на плечи телогрейку. Говорят, бывалые зэки всегда так – с телогрейкой. Человек в телогрейке. Безымянный пидрила-зэка. А ты говоришь, Квадрата не уважаю…

– Пердак мы тебе раздраконим на британский флаг. Да-а-а! Да ты не тушуйся, братуха, в первый раз всегда хреново, а потом в охотку будя, ёпть. Педрила-гамадрила интеллигентская…

Он вошёл. Я заплакал. На миг показалось, что его залупа ударилась мне в нёбо. Врёшь ты всё, подлюга!!! К такому не привыкают!!! Я почувствовал, как в анальном отверстии растут и матереют геморроидальные шишки. Из прорванной напрочь центральной аорты захлестала крепким фонтаном кровь. Омерзительный коленвал величиной со слоновью ногу заходил у меня в кишках. «Петухи летят над нашей зо-о-о-о-о-оной. Петухам нигде преграды не-е-е-е-ет…»

На работу я проспал. Проснулся глубокой ночью, когда на другом берегу реки уже вовсю мельтешили гостиничные проститутки, а фасад отеля утопал в плюще цветного неона. С добрым утрецем вас, Тим Батькович! Голова трещала. Пьяный морок и душевный трэш постепенно сходили на нет. Но я чувствовал, что пока я обитаю в РФ, он всегда будет где-то рядом.

На районе условной задницы.

Водка была польского производства. В жестяных банках объёмом 0,33 с диким русским названием «Troyka» и лихим рисунком в виде несущейся прямо на зрителя лошадиной упряжки. Вкус препаршивейший. После первого глотка откуда-то из глубин мозга стартовала мысль, что сидишь на школьном уроке химии и выполняешь лабораторную работу. Но другой тогда не возили. На дворе стоял 1995-й. Самый разгар ельцинско-гайдаровских экономических псевдореформ…

Мы купили две банки по ПЯТЬ ТЫСЯЧ рублей за штуку и, разложив на коленках предварительно искромсанный лимон, уселись на веранде детского садика. Время шло к ночи и, забежавшие наскоро, после работной жути, родители волокли к воротам выхода, закутанных в зимнее одеяние, маленьких тугосерь.

Падал квелый, не объятый силой тяготения, пушистый снег. Редкие снежинки его юркали в прорези алюминиевых банок, смешивались с заграничным суррогатом и, растаяв там, походя спасали наши юные печёнки от преждевременного цирроза.

Мы – это Бабай и я. С Бабаем я познакомился, когда лежал в больнице с непонятно откуда взявшимся у меня, двенадцатилетнего пацана, лимфаденитом. Лимфоузлы на моей шее разом, чуть не за один вечер, распухли и стали размером с «киндер-сюрприз». Почти такие же, огромные, явились и в паху. Врачи заподозрили во мне сифилис. Но реакция Вассермана – слава братишке Эроту! – оказалась минусовой…