Ео Рэеллин - Революция

Поутру Исан смыл с себя налёт тяжёлых раздумий прохладной водой и отправился в рубку – до запланированного вылета оставалось два стандартных часа. Не успел занять своё место, как лейтенант Давви сообщил:

– Капитан Ш’ии, вам сообщение от генерала Ла’кни.

– Переведите на мою консоль, лейтенант. – Исан ко всем членам экипажа обращался в соответствии с уставом, не хватало ещё слухов о фамильярном стиле общения члена императорской семьи. Изучение приказа заставило его нахмуриться и решить, что мысли иногда материализуются практически мгновенно. – Передайте на базу, что через пять минут я свяжусь с генералом из своей каюты. Если он свободен, конечно.

Как Исан и предполагал, генерал был не только свободен – ожидал выхода на связь капитана «Стодесятого».

– Генерал, – Исан приветственно кивнул, – могу ли я поинтересоваться, почему я как командир не был ознакомлен с приказом о модернизации «NES-110» в положенный уставом срок?

– Канцелярии потребовалось время на получение распорядительного листа, указывающего, кого именно необходимо с ним ознакомить, – с плохо сдерживаемым торжеством ответил Ла’кни. – Соблюсти сроки в этом случае не представилось возможным. Понимаете меня, капитан?

– Да, генерал, – ответил Исан согласно уставу, хотя внутри у него всё кипело. – Правильно ли я понимаю, что сегодня начинается последний рейс «Стодесятого» перед модернизацией сроком на два стандартных месяца?

– Всё верно, капитан. На это время экипаж может взять положенный в таком случае отпуск либо будет распределён по вакантным местам на других кораблях.

Когда сеанс связи завершился, Исан в сердцах саданул кулаком по переборке – месть удалась. Хотя Ла’кни даже не представлял насколько. Исан в любом случае выбрал бы службу: не мог и не хотел оставаться в Империи рядом с мужем.

– Ещё распоряжения, господин Рэеллин? – низким, но негромким и оттого несколько интимным голосом спросил Сарейс, начальник личной охраны императора.

– Нет, спасибо, вы свободны, – не глядя бросил Верн. – Завтра совет основателей.

Он со вздохом опустился на кровать, только когда рослый полукровка, склонив голову, покинул спальню. Верн уже давно приучил себя игнорировать то, что он видел в глазах Сарейса: преданность, восхищение и тщательно спрятанное вожделение. Переосмысление или дальнейшая попытка что-либо изменить завели бы в тупик, потому ситуация оставалась в том же состоянии уже несколько стандартных лет – с момента, когда у беременного Верна с Сарейсом случился секс.

Физическая близость не принесла ни тому, ни другому ожидаемых эмоций, а Верн с горечью осознал, что любить безответно и быть объектом любви, не имея возможности ответить на чувства, – практически одинаково больно.

Сарейс мужественно принял это признание, пообещав больше не докучать своей привязанностью, даже собирался покинуть Стражу, Рей не позволил ему этого сделать, глухо рыкнув: «Перебесится». С тех пор Сарейс из простого стражника поднялся до главы охраны императора и его близких – Верн мог доверить ему даже Арена, если того требовали обстоятельства. Никаких личных тем они больше не поднимали, хотя Верн видел, что чувства Сарейса не остыли, замечал это и Рей, но тем не менее тоже не вмешивался, считая, что данное обстоятельство не угрожает безопасности императора.

Поначалу Верн испытывал острый дискомфорт от факта, что дядя в курсе всех подробностей его личной жизни, но выбора не оставалось – сам понимал, что иногда блуждает по лабиринту не в состоянии посмотреть на ситуацию со стороны. Рей с его резким характером не был, конечно, способен выслушивать пространные речи о нелёгкой доле не имеющего права на обычную жизнь юного императора, просто считывал мысли и эмоции с молчаливого согласия Верна, а потом кратко и по делу, даже жёстко резюмировал. Иногда помогало.

Это не походило на отношения отца и сына, скорее наставника и ученика, но всё равно разрывало круг, постепенно замыкающийся вокруг Верна. Его отец умер во время родов, а биологического отца, императора Ардина, убили при содействии Дома Хираам, когда Верну было двенадцать циклов. Тогда же к власти пришёл младший единокровный брат императора Орен Оберн. Орейн – на к-рутский манер. Или просто Рей, который, несмотря на все противоречивые поступки, показал себя правителем с твёрдой рукой, Верн искренне верил, что победа над Духами – заслуга именно дяди.

Рей считал своей обязанностью воспитывать наследника престола, правда, делал это в своей манере, хотя Верн не обижался на него и всегда находил обоснование тем или иным действиям, даже если они причиняли боль. Он готов был подчиняться и поступать так, как говорил дядя, поскольку прекрасно понимал, что тот смыслит в государственных делах гораздо больше; но Рей же, наоборот, старался ослабить своё влияние, предоставляя Верну выбор. Непростая ситуация для обоих.

Верн пытался скорее уснуть, чтобы не думать о завтрашнем дне – в преддверии выборов Дома основателей Империи инициировали совет, пригласив туда императора и действующего премьер-министра. Выборы были первыми очередными с момента его восхождения на трон – сразу после инаугурации предыдущий премьер-министр Тиал Илре добровольно сложил с себя полномочия и передал их недавнему регенту – Рею. Сам же вернулся на место министра образования и, судя по резко посвежевшему внешнему виду, был очень рад такой рокировке.

Сейчас каждый Дом основателей Империи выдвигал свою кандидатуру, хотя все, включая население, осознавали, что шансов, равных Орену Оберну, ни у кого из них нет. Большинство керийцев не задумываясь проголосует за члена императорской семьи в силу его происхождения.

Страх перед главами Домов у Верна отсутствовал, да и в принципе давать слабину перед всеми, кроме Обернов, было неприемлемо. Смерти своего биологического отца, его братьев и старших сыновей он не видел, но память о пережитом ужасе остро колола сердце до сих пор. Наравне с несколькими сутками плена, когда мятежники удерживали его вместе с Исаном и Эриеном взаперти и не могли договориться, что делать с наследником-подростком и его кузенами, в кошмарах приходила и другая картина – массовая казнь Дома Хираам на дворцовой площади.

Жалеть предателей в голову не приходило даже Верну, хотя каждый раз, когда он видел Дагона Хираам – сверстника и нынешнего главу Дома, в душе боролись противоположные эмоции. Оба лишились родных в юном возрасте, но у Верна был дядя, до сих пор помогавший во всех делах, а вот Дагон в такие непростые для Империи времена стал лидером своей опальной семьи без старших и опытных родственников.

Статный и уверенный Дагон не вёл себя вызывающе – наоборот, всегда с чувством собственного достоинства. Ни разу не отвёл взгляда, когда Верн на него смотрел, а вот при виде Рея в глазах Дагона вспыхивала ненависть. Верн его понимал, палачей собственной семьи, если б они остались в живых, он бы тоже ненавидел.