Ника Маслова - Стеклянный принц

Ариэль знал, о чём ему следует хорошенько подумать – о том, что пугало, пусть он и клялся себе не испытывать страх. Он и так дал себе поблажку, мечтал о будущем, о фантастическом побеге или внезапной, как снег летом, помощи извне, вместо того, чтобы поразмыслить над той незавидной реальностью, в которой оказался. Фер и его шут-приятель намекнули уже не раз, что привлекательная внешность Ариэля имела значение. Как же не хотелось даже думать о таком, но закрывать глаза на факты Ариэль не привык.

Если Фер, как он сказал, не играл, если все эти намёки – не попытка напугать и позабавиться, насладиться его страхом, то оставалось всего два варианта. В первом, уже всесторонне обдуманном, Ариэль становился крон-принцем, во всём послушном венценосному супругу – тут истязали его душу, лишали воли и приручали подачками, превращали в марионетку. Здесь, пройдя сквозь сонм унижений, притворившись ничтожеством, Ариэль мог сохранить себя и, при случае ударив узурпатора в спину, вновь стать собой и занять трон отца.

Замечательный вариант, Ариэль, дай ему волю, о нём бы даже просил. Только вот беда – внешность крон-принца значения не имела, с чего бы, когда третьей в союзе двух альф всегда становилась женщина, носящая потомство двух объединённых родов, достойная хранительница очага.

Альтернатива выглядела куда хуже, и именно о ней Ариэль вынуждал себя думать. Смерть, по сравнению с ней, казалась привлекательной и желанной. А ещё и его, Ариэля – наследника, старшего брата и альфы – недостойной трусостью, потому что ввергала в почти тот же ужас четырнадцатилетнего Кая. Он не мог с Каем так поступить, не мог выбрать смерть – это стало бы несмываемым позором, как и тот, который, судя по всему, ему придётся пережить, если, конечно, его не спасут от страшной участи милосердные боги.

Во втором варианте Фер ломал его до омеги и получал наследника истинной королевской крови, смешанной с холопьей своей.

Даже от мыслей о таком Ариэля тошнило. Он долго бегал от них, думал о чём угодно другом и еле-еле заставил себя рассмотреть и такой вариант, противный избранной альфийской природе. Ужасней всего, что он знал, как бы сам поступил, окажись на месте безродного Фера – именно так, умиротворив противников новой власти объединением родов. Если бы среди детей отца была девица или омега, вопрос с браком уже был бы решён.

Если бы Ариэль родился бетой, как Томи. Как же он сейчас завидовал брату! Но он альфа, двуполый, и может стать омегой. Это сложно и мучительно, но не невозможно. И это уничтожит его. Если его тело изменится, если он выносит наследника, если он позволит этому с собой произойти – то перестанет быть собой, станет кем-то другим. И на трон никогда не взойдёт – право властвовать древним законом даётся лишь и исключительно альфам.

Ариэль не раз видел таких, каким мог стать сам. Отец милосердно щадил семьи изменников. Лишив главу рода заговорщиков головы, его наследника, а он всегда альфа, даже если не первый сын, отец отдавал в супруги тому, кто заслуживал награды землями и титулами. В старые семьи вливалась новая кровь, отец приобретал верных и благодарных сторонников, и обрывать юные жизни не приходилось. Так установленный порядок вещей объяснял лорд Дэфайр, и тогда Ариэль считал решения отца оправданными и всецело логичными.

Он, конечно, замечал направленные на бывших альф презрительные взгляды, слышал шепотки – мерзкие, непристойные для обсуждения в обществе предположения о том, как именно происходил переход альфы в омегу. На лицах тех высоких и сильных мужчин, настоящих по виду альф, но уже омег, а иногда и с явными доказательствами переопределения – большими животами, Ариэль не видел радости, чаще – гнев или грусть, а то и холодную ярость, лютую ненависть к тем, кто стоял рядом с ними и их за руку держал, их мужьям. И всё равно Ариэль тогда считал, что, сохранив жизнь наследникам заговорщиков, отец проявлял милость.

Думать отвлечённо о других так легко; мысленно надеть их ботинки и походить в них куда как тяжелей. А уж прожить это не в воображении – ужас, страшней самой страшной смерти.

Представив во всех красках, какой путь ему предстоит, если догадка о намерениях Фера окажется верной, Ариэль едва удержал горячие слёзы и поднявшийся к горлу комок. Он бы предпочёл умереть, чем пройти через такое. Встать, разбежаться и врезаться в клетку, и там мгновенно сгореть… Только сотворив такое, он избежит худшей смерти судьбы, а вот Кай, его милый маленький братик, останется вместо него разводить ноги перед убийцей отца, изменником, узурпатором. И ждать пять с половиной лет, которые Ариэля и Кая разделяют, этот подонок не станет, законный наследник ему нужен уже сейчас для укрепления власти.

Горящим, будто в лихорадке, лбом Ариэль прислонился к холодной каменной стене.

Нет-нет-нет, так не будет. Он этого не допустит. И себя тоже в обиду не даст. Если Фер захочет сделать с ним это, Ариэль согласится, надо будет – ноги перед ним разведёт. А потом улучит случай – и подонка убьёт.

Из этой ловушки не будет иного выхода, кроме чьей-то смерти.

Скрипнула дверь, раздались шаги нескольких человек, шорох одежды. Ариэль, уставший от одиночества и тишины, затаил дыхание, гадая, кто нарушил королевский покой. Сначала ничего не происходило. Затем как будто стул отодвинули от стола. Прозвучал усталый вздох, неясный шорох, звук, с которым на деревянную поверхность могла бы лечь снятая корона.

– Как ты себя чувствуешь?

Голос Рами. Ариэль его узнал, засомневался лишь потому, что прозвучал он мягко, с несвойственной суровым воинам заботой. Впрочем, вечно улыбающемуся лорду-шуту всё простительно, Ариэль не удивился бы, даже увидев его ходящим вверх ногами.

– Болит голова? Или…

– Или, – отрезал Фер. Бесстрастный тон невозможно было не узнать, даже раз услышав, Ариэль же имел несчастье беседовать с милордом-псом дважды.

– Может, позвать Лея?

Непродолжительная тишина.

– Ну хорошо. – Опять Рами. – Не хочешь, не надо. Тогда я прошу тебя: сделай это сегодня. Чем дольше ты тянешь, тем сильней…

– Именно.

– …раздражение. Мне плевать на мальчишку. Твоё хорошее самочувствие намного важней. Не тяни.

– Да, мой господин, – прозвучало язвительно, видимо, в шутку, но Ариэль едва мог поверить в то, что услышал. Самозваный, но всё же признанный народом король назвал вассала господином. Пусть не всерьёз, но всё равно при отце даже представить такое было бы невозможно.

«Судьба короля – одиночество. У него нет ни друзей, ни возлюбленных, только подданные. Король не вправе привязываться к одному человеку, даже к собственному ребёнку, его сердце радеет о благополучии всех, – в возбужденном сознании мелькнуло и исчезло наставление лорда Дэфайра. Ариэль не смог сосредоточиться, упал мыслями в исхоженную вдоль и поперёк тему: – Отца больше нет. Они убили его».