Ника Маслова - Дэн-оборванец

Ладно, сейчас выговорюсь – и полегчает. Полегчает, я сказал!

В общем, Дэн, этот хрен так отжёг, ты не поверишь. Вот не зря про него болтали, не зря.

Он пальчиком обводит шляпку самого большого гриба, трёт бумагу, будто там что-то прилипло, но я же знаю: там чисто, кроме рисунка, там ничего нет.

– Хотите об этом поговорить, Геннадий?

И всё таким мерзким тоном. Словно знает обо мне что-то, словно в душу мне заглянул и всё там, как в методичке своей чёртовой, ему ясно, прозрачно и понятно.

Я чуть воздухом не подавился, когда понял, о чём это он. А он – как удав – спокойный, на спинку стула откинулся, смотрит мне прямо в глаза и дальше жжёт:

– Я ведь могу помочь вам, Геннадий. Всё, что надо, объяснить, показать. Как знаток. По грибам.

– Вы всё не так поняли.

Ага, так он мне и поверил. Я б и сам себе не поверил, такой у меня стал голос. Как у какого-то сопляка, пойманного на горячем. А я ведь, когда рисовал, ни о чём таком даже не думал. Вообще ни секунды. И так попал!

А он улыбается, сука.

Я понял, останусь – пришибу его точно. Схватил тетрадь, бегу к двери, а он мне в спину:

– Плохо, Геннадий, когда человеку не с кем поговорить, особенно о грибах.

Другим, более ровным почерком:

Что еще, Дань? Ну, я когда в дверь вывалился, расшиб локоть. Болит до сих пор.

И.

Ну же.

Эй, я всё сделал, всё написал, и где же оно, это ощущение, когда как камень с души?

Дэн, сволочь, что ж ты мне ни хрена не помогаешь! Или, думаешь, мне в такой кайф прятаться в туалете и писать эту хрень?

Вот же скотство.

Обрывки листка летят в унитаз, рёв воды, и их уже нет.

Привет, Дэн.

Написано каллиграфически правильным, чётким и разборчивым почерком.

Видел тебя вчера настоящего. Ты молодец, плечи шире, глаза жёстче, слова резче. Окреп, вырос даже, когда успел – непонятно. Мужик, одним словом.

Я хотел посоветоваться с тобой, рассказать обо всем или хотя бы о чём-то – не смог.

Извини, что я такой трус. И хорошо, что я такой трус – тебе там не до меня, свои заботы, и брат – предположительно сам-знаешь-кто в список тем для беседы точно не входит.

Ты смотрел на меня честно, открыто, похоже, гордился мной, во всяком случае, ты так сказал, и я не смог, просто не смог тебя так подвести. Начал мямлить что-то, свернул этот ненужный тебе дурацкий разговор, переключился на институтские байки, и ты расслабился, начал смеяться, шутил всё про Ленку. Шуточки гораздо ниже пояса, кстати, и ты б знал, как мне было тошно, противно тебя обманывать. А я врал тебе в глаза, ляпал языком ерунду, а ведь не трахался уже вечность. Какие ещё пять раз за ночь? Что-то не помню, чтобы у меня такое вообще было. Хотя какое это всё сейчас имеет значение?

Жирная черта пересекает страницу. К её правому краю пририсована паутина, в центре которой сидит толстый паук.

Мне хреново, Даня. Хреново. И не с кем поговорить.

Ирку нагружать нельзя.

Тебя – не стоит.

Витёк… ага, ещё чего не хватало. Не тот он чел.

На полях нарисован толстый кот с наглой мордой. Рисунок перечёркнут.

Я не могу ему доверять, он растреплет всем, кто захочет слушать. А про меня, внезапно поголубевшего, захотят слушать точно.

С Витьком о серьёзных делах нельзя. Точка, вопрос закрыт.

Ещё одна жирная черта пересекает страницу.

Я один.

Нарисован крупный паук. Зачёркнуто. Ниже нарисован большой скорпион с очень длинным хвостом и острым жалом.

Пойти поговорить с Константином Александровичем?

Жало скорпиона усовершенствовано – жирно обведено, с него текут капли яда.

А что ты будешь делать, если он захочет тебя отыметь?

Подчёркнуто.

Дань, что за дурацкий вопрос. Дам. В рожу. С размаха. Я ж твой брат, или как?

А если он окажется крепче?

Подчёркнуто.

Ты его видел? Нет, разумеется, ты – нет, ну а я – да. Он, знаешь, как эти мужики-финансисты в кино и сериалах. Сидячая работа, ноль мускулов, одними галстуками и пиджаками спасаются, чтобы выглядеть в глазах девчонок крутыми. Ну а в его случае – в глазах парней. Наверное. Точно не знаю, ему, кажется, похер кого. Говорят, у одной старшекурсницы так зачёт принимал, что крики-стоны разносились по всему этажу.

Нарисован человек в костюме. Стройный, элегантный, руки перекрещены на груди, детали одежды – галстук, манжеты с запонками, пуговицы пиджака – прорисованы чётко, лица нет вообще.

Ты реально думаешь к нему идти, вопросы задавать, ты чё, вообще?

Подчёркнуто.

Дань, заткнись.

Я ж сказал: мне хреново. Херово вообще.

Я уже ничего не хочу, ни трахаться, ничего вообще. Ленку не хочу однозначно. Порнуху – никакую – не хочу смотреть. Дрочить не могу. Спать не могу. И сорваться с крючка не могу.

Я, как игрушка заводная, как больной на голову, всё хожу и хожу на остановку, смотрю на того парня как дурак, и если его нет, он опаздывает, или вот пару раз не пришёл – меня ломает. Я успокоиться не могу, думаю о нём. Словно он что-то важное для меня значит, а он – ничто, он просто ноль, просто случайный парень, может быть кем угодно.

Если б ты знал, как меня задолбало хотеть его видеть. Как меня задолбал я сам. Как меня задолбали эти мысли. Как меня задолбало писать тебе эту хрень.

Я пишу – меня попускает. Ненадолго. Пару часов я могу поспать. А потом…

Всё зачёркнуто крест-накрест.

Ладно, Дань. А теперь правду.

Я дрочу на него. Ложусь в кровать и представляю его рядом. Без одежды. Горячего, мускулистого. Он прижимается ко мне и уже не моя рука, это он дрочит мне. И сосёт тоже. Грязно. Яйца облизывает, берёт в рот. И звуки, и его руки, и его вес на мне.

Всё зачёркнуто, замалёвано яростно, так что бумага насквозь прорвалась.

Ещё раз.

Извини, Дань.

В реале я тебе такое никогда, никогда не скажу. Никому не скажу.

Я прихожу домой, когда ем, когда нет, включаю порно с одного из этих сайтов для голубых. Сажусь на диван, расстёгиваю штаны. И смотрю, как они друг друга жарят, и представляю себя с ним, со своим. И у меня стоит так, как на Ленку и других никогда не стояло. Я кончаю так, что у меня в голове звенит. И тогда я отрубаюсь и сплю несколько часов, и вот тогда мне хорошо.

А потом я просыпаюсь и ненавижу себя. НЕНАВИЖУ СЕБЯ.

Ну почему я не могу быть нормальным? Почему со мной случилась такая хрень?

Дань. Я уже жалею, что тебе не сказал. Ты бы побил меня, и всё это как-то кончилось.

Зачёркнуто.

Я должен справиться с этим сам.

Только я не могу.

Мне нужна помощь.

Раз единственный, кто знает, как мне херово – К.А., я пойду к нему.

Мне уже плевать.

Я не дам к себе прикоснуться. Я ему ничего не дам.

Но возьму всё, что он мне сможет дать.

Я ведь зря гоню на него, он умный, очень даже умный, степень у него, диссертация, положение. А ещё наглость размером со слона. Он же меня тогда уделал как детсадовца. И я знаю, как будет сложно. Он меня заживо съест.