Дарья Фиалкова - Цугцванг. Два королевства

– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?

Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.

– О чем вы, Арнбранд?

– Вы ведь его фаворит.

Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.

– Ошибаетесь, я его любовник вот уже пять лет. И, прежде чем вы зададите следующий вопрос, а я уверен с вашим тхиенским воспитанием вы не видите разницы. Фавориты – однодневки, отгорающие как эта свеча. Привлечь омегу – это одно, а вот удержать совсем другое, – он выдавал фразы порционно и неспешно, словно взвешивал каждое слово по фунтам. – Быть любовниками здесь – при дворе и именовать себя так – это не просто пустые слова. Между мной и Шарлем есть определенная связь, которая не может быть разрушена влиянием мимолетного фаворита. Как пример, скажу, что король Бастиль не заводит любовников, все его пассии, как Антуан – никчемные крикливые мальчики, не стоящие даже взгляда. И это его сознательный выбор. Вы же, Арнбранд, из другого теста, но я все равно не ревную. Видите? Потому что я не против вас и даже очарован.

Хаук нахмурился.

– Очарованы?

– Да. И немного заинтригован, – ласково улыбнулся Оливье, не оставляя сомнений в посыле своих слов.

– Неужели при дворе подобное может быть в порядке вещей?

– Ну, а кто же ограничивает, кроме нас самих? Может, в Тхиене кому-то и нравится жить по строгим правилам, но Тхиен, к счастью, далеко отсюда. Вы мне нравитесь, Арнбранд, ваша сила, то как стойко вы держитесь, хотя происходящее чаще всего ставит вас в тупик. Как вы пошли на уступки, ради ваших людей… Это многого стоит.

Хаук вспыхнул, не в силах справиться с отголосками старого унижения.

– Нет чести в том, чтобы попрать свои принципы. И я ненавижу Бастиля за это, как и за многое другое.

Оливье почувствовал его слабость и приблизился, касаясь локтя.

– Арнбранд… Я вижу в вас гораздо больше королевского, чем даже в нем. Вы, как и ваш отец – принц Валентин – не должны были стать вторыми. Пусть эта мысль ведет вас.

Хаук радовался тому, что маркиз открыл ему карты. Не будь этого, вряд ли бы он понял тонкую игру, которую Оливье провел с ним. Они выверили каждый ход – ненависть к Бастилю, его место в тени трона в Тхиене и даже приправили блюдо тонкой лестью. Оставалось дело за малым, и Хаук едва не вскрикнул, когда Оливье встал на цыпочки, награждая его поцелуем в губы.

Никакой пошлости или давления, лишь сухое касание, но весьма красноречивое. И это было ничуть не забавно! Хаук едва не ударил его, сжимая кулаки с такой силой, что, казалось, никаких нервов не хватит.

Оливье искренне улыбнулся, когда все закончилось.

– Вы выглядите испуганным, Арнбранд, успокойтесь, я не собираюсь вас насиловать. Вы сами этого захотите, так или иначе.

Хаук предпочел промолчать. В Тхиене подобные отношения не смогли бы существовать, потому что альфа предпочетший другого альфу омеге быстро бы лишился головы. И теперь ему на самом деле было страшно, потому что только сейчас Хаук наконец начинал понимать слова маркиза о всеобщей развращенности двора. Омерзительно!

Ему как никогда сильно захотелось сбежать в Тхиен, где все было просто и понятно и навсегда забыть иосмерийский двор. Но пока это было невозможно, да и представиться ли шанс, Хаук не знал. С него не спускали глаз ни на секунду, всегда только на привязи, под прицелом мечей или арбалетов.

И даже сейчас Хаук понимал, что Оливье не такой простак, каким кажется на первый взгляд. В его жилах течет кровь герцога, а другой герцог – от одного имени которого все дрожат – делит с ним постель. Брат Оливье – приближенный короля, обладающий змеиным языком и повадками скорпиона. Они все как один были опасны и Хаук не мог определить, который же из путей выведет его из этого ядовитого лабиринта с наименьшими потерями.

В дверь постучали и Оливье впустил внутрь слугу.

– Это за вами, Арнбранд, посыльный Бертрана. Он приведет вас в его покои, а затем вы отправитесь к Шарлю.

Хаук кивнул и покорно пошел следом. Казалось, это его шанс, ведь руки ему не связали, но в коридоре к ним присоединилась охрана, замыкая шествие, и пришлось отложить свой план на потом.

В предпокоях пришлось задержаться не меньше чем на четверть часа, но Хаук не возражал, что угодно лучше этого званого ужина в тесном кругу. Когда Бертран вышел к нему, Хаук уже обошел комнату три раза, заглядывая по углам и не обращая внимания на охрану.

– А где же Оливье? – спросил тот, едва наградив Хаука взглядом, и поправляя тяжелый пояс с ножнами на бедре. Среди омег ношение оружия казалось особым шиком, маркиз тоже не брезговал пристегивать к бедру кинжал. Однажды даже грозился его изрешетить.

– Он не пошел со мной.

Бертран все-таки недовольно взглянул на него и поджал губы.

– Как вас не наряди, а происхождение не спрячешь… – обронил он, намекая на его тхиенские корни. Хаук решил, что ему стоит это проигнорировать. Не нужно отвечать на намеренное оскорбление, находясь в заведомо проигрышном положении.

Его рост и шрамы говорили за себя и каждый, кто взглянет на него сегодня, будет думать не о Валентине, а о Вальгарде Рэнгвольде, который замарал честь их безупречного принца. И как с такими ассоциациями герцог Юдо собрался сажать на трон сына-омегу от тхиенца?

Но когда они с Бертраном пришли в покои герцога любые вопросы отпали сами собой. Шрамы Хаука ни в какое сравнение ни шли со шрамами герцога, который к тому же был слеп на один глаз и даже не утруждал себя ношением повязки. Глаз был на месте – молочно-белое бельмо закрывало зрачок, придавая Юдо полубезумный вид. Он был острижен, но по короткому ежику волос сразу становилось понятно, что его родной цвет – рыжий. Светлые брови и бледная кожа служили тому излишним подтверждением.

У Хаука бы язык не повернулся назвать его хотя бы отдаленно привлекательным, но даже стоя на расстоянии легко читалась мощная аура властности и силы, не свойственных омегам – слишком уж нетипичным он был. Его китель с бесчисленными орденами, а также кольца: перстень главы Совета, гербовая печать и железный напальчник с острым птичьим когтем на левой руке, смотрелись по меньшей мере неординарно. Но, возможно, при дворе все эти побрякушки были чем-то сродни медвежьей шкуре, которую любил накидывать на плечи Гудред Адельстайн, рассказывая, как сам же и завалил зверя голыми руками.

Трофеи воина.

Шарль Юдо расположился в самом центре миниатюрного зала, который входил в отведенные ему дворцовые покои, и сдержанно здоровался с гостями. Хаук и хотел бы не смотреть на него, но его любопытство не подчинялось здравому смыслу. Оливье принес герцогу бокал и без единого слова встал рядом, на шаг позади. Этот один единственный шаг четко давал понять все о его уважении к партнеру и неоспариваемом подчинении, что так и не смог сделать Антуан, лежа у ног Бастиля и лаская его голени всю аудиенцию.