Анна Серая - Художник нашего времени

Я чувствовала, что потеряла дорого и близкого мне человека. Дом опустел. Я простила его за все. Да, я обижалась. Мы с ним без конца дрались, он часто ругал меня. Но он показал мне мир. Мы с ним ездили на сплавы по горной реке. Жили в охотничьей избушке. Отец постоянно смотрел со мной документальное кино о космосе, природе и Нацисткой Германии. Я не разделяла его политические взгляды, но он объяснял это тем, что Фюрер заботился о своем народе, и в Германии был порядок.

Но после похорон он начал тащить меня за собой. Видимо, он решил показать мне и загробный мир. Я просыпалась и видела его в своей комнате. Он лазил в моих вещах и почему-то держал в руках свой сундук с инструментами. После он взял меня за руку и потащил к гаражу. «Этот гараж твой, Маш, − сказал он мне». Затем повел через портал к какому-то фонтану. «Бога здесь нет, – продолжил он. – Но все его ищут. А еще физические законы здесь те же, а явление другие.

Отец жаловался на родственников, которые через него перешагивали, когда он лежал на полу. Жаловался, что его хоронили в дурацком сером костюме, который был ему узковат. Еще рассказывал, что, когда умирал, почувствовал, что подавился, а потом начал задыхаться.

Где я только не побывала, следуя за отцом. Мы спустились в подземный город, там были маленькие кирпичные дома, поросшие мхом и дороги, выложенные из кирпичей, очень узкие. И там не было никакого транспорта.

После мы поплыли с ним по той самой горной реке Шалтырь, но она была другой. Там были золотистые, сияющие деревья, фиолетово-черные камни. А на перекатах черные, раскидистые ветви, они клонились друг к другу аркой. Я видела, что на лодках плыли и другие люди. Они радовались и махали нам с отцом, а после исчезали.

Время шло то быстро, то медленно. Из дома я практически не выходила, только в магазин за энергетиками, чипсами и выпивкой. Страшно… Все в масках, кругом охрана. Продавцам давали штрафы в пятнадцать тысяч, если они обслуживали покупателей, не надевших маски и перчатки. К слову, от одиночества на самоизоляции спасало одно – интернет. Казалось, что вся жизнь теперь там, за экраном: учеба, магазины, оппозиция и так далее… На улице пусто… В городе ребята проводят выставки в лесу, и в нашей Бане №13. Галереи «Фокус» и «Чердак» закрыли.

Потом пришла весна и я начала писать портрет Матвея Гаврилова, художника из города «Т». Это запись из моего дневника о нем, о Матвее…

24 марта. 2020г.

«Весна. Господи, какая весна! Цветущая! Ровно такая же как в год моего рождения! Раньше я почему-то думала, что хочу умереть весной, такой же цветущей. А сейчас… Сейчас нет. Сейчас я хочу жить. Я… Я думаю о нем. О Матвее. Матвей Гаврилов – художник из моего родного города Т. Он для меня луч света в темном царстве, как бы это пошло не звучало. Я начала писать его портрет. Просыпаюсь и бегу к нему, к этому портрету. Он, Матвей… Он похож на какого-то древнегреческого бога, то ли Диониса, то ли Аполлона. У него греческий профиль, а его кисти… Его кисти как будто высечены умелым скульптором, − пальцы длинные, с ярко выраженными костяшками. Глаза раскосые, карие, они так внимательно смотрят из-под густых бровей. А его тело… Он высокий, стройный, правда ноги худоватые. Вспоминаю как он красил стены в Бане. Такими размашистыми, резкими движениями. Я не могу оторваться от этого портрета, меня тянет к нему как магнитом. Боже… Матвей. Мне ничего, ничего от тебя не нужно… Лишь видеть тебя иногда и знать, что у тебя все хорошо. Знаешь, Матвей, когда я вижу тебя мне становится легче…

Я помню сон. Я и Матвей лежим в палатке, он обнимает меня, я глажу его по густым, вечно взъерошенным светло-русым волосам, а после спрашиваю: «Откуда в тебе столько страсти?». Прижимаюсь к нему, чувствуя дрожь по всему телу… Из моих глаз льются слезы, слезы счастья. Чувство блаженства окутывает меня с ног до головы… И еще меня так возбуждает то, что у меня никого не было, что он первый.

Просыпаюсь утром, вижу рассвет. Время для меня остановилось. Чувствую дикое желание, между ног стало настолько влажно, весь сок просто стекает по ляжкам. Я смотрю на потрет и чувствую, что горю… там… между ног. После я не выдержала и сказала: «Матвей…». Начав себя ласкать, я почувствовала, что из моих глаз полились слезы. И свет… Свет залил мои глаза. Матвей был весь в лучах света. Голый… На нем не было ничего… Господи… Матвей лежал на мне, а я царапала его спину, крича от наслаждения. Благо…Благо, что дома никого не было. После из меня вырвался крик…, и я просто задохнулась от наслаждения, просто растворилась… Меня не было…».

Снова сев за портрет, я включила композицию Шуберта «Ave Maria». Но вдруг у меня пошли месячные. Низ живота пронзила режущая боль. И свет… От портрета пошел свет. Я почувствовала, как похоть и гнев смешались в одном котле. Нож… Тогда перед глазами появился нож. И мне захотелось убивать. Это желание было безумным… Началась отдышка и я все покрылась липким, холодным потом. Я испугалась, что убью свою мать. Я побежала на кухню и схватила нож. После я легла на кровать и снова начала мастурбировать, отложив нож в сторону. Дрочила, дрочила, но мне не помогало. Волна возбуждения накрывала меня снова и снова… Я закрывала глаза и увидела свет, покрывающий кровь. И Матвея, ласкающий меня…

После я… не помню… несколько дней просто вылетели из моей памяти. Я боялась выходить из комнаты из-за желания убивать. С мамой были постоянные ссоры. Она кричала на меня из-за бардака и прочей херни. Еще у меня не было денег. Моя мама, Зоя, работала бухгалтером в какой-то богом забытой конторе. Я брала деньги в банке, оставшейся от отца. Он складывал туда мелочь, еще при жизни. На эти деньги я покупала энергетики, сигареты, чипсы и выпивку. К тому времени у меня уже кончился Ксанекс, выписанный психиатром, и я могла спокойно употреблять алкоголь. Смешивать алкоголь с Ксанексом нельзя – эффект как от Мефедрона, но накатывает какая-то волна, и ты не чувствуешь своих конечностей».

−Тебе срать на все, −кричала мать. – На все. – Лежишь целыми днями, нихера не делаешь! Куришь как паровоз, бухаешь, да еще наркоту употребляешь! Видел бы все это отец! А он здесь, дома! Он все еще с нами, видит, как ты себя ведешь! И на меня тебе срать!

− Да, мне вообще на все срать, − отвечала я. – Вот на все. Абсолютно на все. Но только что на искусство не срать, − ответила я, сделав затяжку.

Мать бросилась на меня и влепила пощечину, обидевшись на эти слова, мол, родной дочери на нее срать.

–– В город хочу! Денег дай, и я свалю! Не хочу в этой деревне сидеть, – кричала я, бросив взгляд на нож. Желание убивать становилось все сильней. И это вожделение, оно не давала мне покоя. Я постоянно хотела Матвея.

−Какой нахер город? Автобусы не ходят! Карантин! В городе безумие творится, людям просто заткнули рты этими масками, как баранам! Люди как звери становятся! Подъезды в домах заколачивают, двери заваривают, если там больной! Людей оставляют без помощи, без ничего. Ужасно на все это смотреть!