Анна Серая - Художник нашего времени

−Да пошла ты, − спокойно сказала я и ушла в свою комнату писать портрет Матвея.

Сев за портрет, я открыла страницы Матвея в интернете. «Черт, − какой же ты красивый, Матвей, − думала я. – Какой же ты красивый. Ты похож на красавца аристократа, которого писал Микеланджело Буонарроти. И вдруг снова вожделение… Я не выдержала и начала ласкать себя. Тогда я вспомнила слова отца, сказанные им еще при жизни. На последним сплаве по реке Шалтырь он сказал мне, мол, обещай возвращаться. Чувствовал он тогда свою смерть, чувствовал. Я ответила: «Пап, а как же я без тебя поплыву?». «С тем, кого полюбишь и поплывешь, − с улыбкой ответил отец».

Открыв фотографии Матвея, я увидела, что у нас с ним много общих черт, во внешности. Особенно похожи были глаза и лоб, а еще губы. Его губы были такими же чуть пухлыми как мои. А волосы! У меня ведь такие же – густые, русые, с чуть пепельным отливом. И на папу похож. Я заметила, что у него такие же болотные глаза как у отца. И сон, я вспомнила сон. Когда мне было десять лет, я проснулась от чувства тоски. Во сне я видела высокого русого парня, он обнимал меня. Мы были в каком-то космическом городе с летающими машинами. После город начал рушится, и я сказала парню: «Неужели мы никогда больше не увидимся?». Вдруг в голову что-то стукнуло, и я подумала, что этот парнишка из сна – Матвей, но в своей предыдущей реинкарнации. Тогда я была уверена, что Матвей моя судьба. Еще и мать как-то говорила, что у меня будет счастливая творческая семья.

«В город, я хочу в город, − думала я. – Хочу увидеть Матвея. Черт, не только видеть… Я хочу его в свою постель». Мы были знакомы с ним. Я брала у него интервью, когда он принес в нашу галерею дохлую птицу в стеклянном кубе. Сколько шума было вокруг этой птицы, приезжали журналисты – снимали репортаж. На выставке народ только и толпился вокруг птицы, весь куб заляпали пальцами. «Какой концепт у птицы? − спросила я его тогда». На что он ответил, мол, все дело в говне – заразны не птицы, а их говно. И с людьми тоже самое. Не человек заразен, а то говно, что в нем. На эту же выставку он притащил банку с болотной водой. Задумка была такова − смотреть, как там размножатся микроорганизмы. Также Матвей любил устраивать гиг-хеппенигни – веселые коллективные действие, что-то между концертом, перформансом и выставкой. Еще у него были какие-то растения, облепленные проводами. Время от времени стрелял по иконам из травмата, так, забавы и баловства ради. Иногда я ласково называла его Забавник. Многие мои знакомые говорили мне: «Матвей – шут, бегает с дудкой в своей леопардовой шубе и занимается какой-то ерундой. Какой с него нахер художник?». На что я всегда отвечала: «Матвей – художник, но он художник своего, нашего времени».

Я сидела, текла и вспоминала нашу последнюю встречу с Матвеем, до карантина. Это было в галерее «Фокус», первого марта 2020-ого года. Открывали библиотеку. Из Питерского Гаража привезли около сотни книг о современном искусстве. Это была инициатива Матвея и Лены Новиковой. Лена была симпатичной блондинкой с кукольным лицом. Она любила носить винтажные платья и шубы. Ребятам выделили книги с условием, что они будут давать их читателям бесплатно. Тогда я пришла со своей камерой. Лена попросила меня написать об этом статью и сделать несколько снимков. Ходила по галерее, фотографировала, а потом пришёл он – Матвей. Пришел в своей леопардовой шубе, одетой на оголенный торс.

Матвей поднялся на сцену, забрал у Лены микрофон и начал толкать свою речь. Не помню, что он именно говорил, но что-то вроде: «Знаете, вот в Москве нас, сибиряков вообще неандертальцами считают, мол, с искусством у нас здесь жопа полная. Я был там недавно, и да – там так считают. Но разве это так? Разве мы им всем фору дать не может? Как я считаю, с культурным ландшафтом в нашем городе все отлично. Главное – работать, и работать коллективно. Короче, я за то, чтобы все чаще собирались вместе и просто пили водку».

После какой-то сидевший мужик начал читать свои стихи и презентовать свою книгу. Мы с Матвеем стояли на против друг друга. Тогда глаза у него какие-то печальные были. Я подумала, мол, че там у него стряслось. Так-то на тот момент я о нем практически ничего не знала. Так, ходили сплетни, что ему жить негде, что он у какой-то девки живет, а родители в Москве, и он нахер им не нужен. После все вышли на перекур. Матвей подошел к Олесе, своей подруге, низенькой лысой девчонке, и накинул на нее свою шубу, оставшись с оголенным торсом. Он обнимал ее и целовал в шее, нисколько не смущаясь.

А еще я вспомнила о нашей любимой Бане № 13. Баня № 13 – это заброшка, которую оккупировали художники города «Т» в 2018-ом году. Была экскурсия по городским дворам. Матвей и другие художники приметили это здание и захватили, повесив свой замок. В Бане постоянно проводились выставки, события и просто посиделки. Там были большие двухметровые окна, разбитые правда. На каждом событии в бочке жгли костер, − традиция. Выставляться в Бане мог, кто угодно, хоть бомж. Пришел – принес свой объект и смело выставился. Никто за это из Бани не выставит, − выставки делает народ. Объекты можно было делать и из того, что валяется под ногами: бутылки, кирпичи, картонки, банки и прочее. Каждый человек мог стать художником, придя к нам в Баню. К новоприбывшим художникам всегда относились с уважением. Мы с ребятами там стол всегда накрывали – выпивку и закуски приносили. По поводу денег у нас был общаг – каждый складывался, сколько мог.

Когда я первый раз пришла в Баню, то просто охерела, подумав, что это какая-то секта, − жгли церковные свечи, рисовали пентаграммы и крутили какой-то фильм о самой Бане. А Матвей проводил спиритический сеанс, вызывал какого-то покойничка. Девчонки сказали мне, что он очень прошарен в оккультизме. После все собрались в кругу, а я стояла около стенки, стеснялась подойти к ним. Обсуждали дальнейшие планы, касательно событий в Бане. После все начали расходиться, а Матвей остался и включил песню на ноутбуке «Черный ворон». До сих пор помню, − он стоит один одинешенек, курит и то и дело глаза к небу поднимает. А оно такое чистое, небо, без единого облачка. И Песня эта по Бане разносится «Черный ворон, что ж ты вьешься/над моею головой? / Ты добычи не дождешься/Черный ворон, я не твой.

В город я все же свалила, это был июнь. Наш знакомый, дядя Гриша, отвез меня за пятьсот рублей. Каким же красивым, сказочным было то утро перед отъездом. Я чувствовала запахи, звуки, цвета – я чувствовала все. Я жила, наслаждалась каждой секундой. О своей депрессии я и думать забыла, столько во мне было чувств к нему, к Матвею. Тогда, тем утром, ко мне пришло понимание, что я просто загасила эту любовь в тень, а когда начала писать портрет – она проснулась, как вулкан. Не знаю, тогда во мне проснулась любовь ко всему, к миру, к людям, к себе. Я поняла, что важен каждый человек, наверно, потому что я полюбила Матвея как человека. За что я его полюбила? За смазливую мордашку и красивое, подтянутое тело, как у древнегреческого бога? Нет, не только. Я полюбила его за его доброту, за ум, за то, что ему не срать на то, что происходит с искусством в нашем богом забытом городе «Т».