Сергей Ташевский - Песок

Со мной что-то не так. Как будто стало темнее – или темнеет в глазах? Или туча закрывает солнце? Но почему тогда от позвоночника по всему телу разбегается дрожь, переходящая в боль? Что это? Слава Богу!

– Теперь надо быстрее ехать!

Она стоит в дверном проеме, в дневном проеме, отделяющем свет от мрака. Здесь просто закрыты ставни. Вот почему темно.

Я обессилено сажусь на диван, покрытый слоем пыли. Все тело болит, ломит виски.

– Подожди. Мне нехорошо…

– Я знаю. Это пройдет, очень скоро пройдет. Поехали!

– На машине? Мы же хотели дальше идти пешком?

– Тут тридцать километров. И жара. Если хочешь себя помучить – пожалуйста. Мне все равно.

Я устало поднимаюсь.

– Давай хотя бы перекусим. У меня в багажнике…

– Тебе этого уже не нужно. Мне тем более. Поехали.

Я выхожу из дома, и, прежде чем сесть в машину, оглядываюсь. Да. Декорация какая-то из фильмов ужасов, а не мотель. Выгоревшая краска на дощатых стенах. Ржавая крыша. Скелет ветряка. Все окна, кроме одного на втором этаже закрыты ставнями. А выше – гора. Вертикальная стена, к которой пристроено здание, переходит в пологий склон.

– Куда нам?

– Дальше, по дороге. До конца.

– До конца? А что в конце?

– Один вопрос – один ответ, так тебе нужно, да?

– Не знаю.

– Тогда – поехали.

МЫ УМЕРЛИ

Дорога обрывается внезапно, машину выносит на песок. Я глушу мотор. Так. Завяз. Форд лежит на брюхе, песок под ногами горячий как расплавленное олово, но боли уже нет, наоборот – легкость, и какая-то почти счастливая дрожь разливается по всему телу волнами. Она тоже выходит из машины.

– Пошли. Можешь не закрывать – здесь никого никогда не будет.

Я оглядываюсь по сторонам. Там, где кончается асфальт, торчат какие-то столбики с табличками. Как ограждение. В обе стороны от дороги. И все – разные.

– Что там написано?

– Какая разница? Возможно, ответ на твой вопрос. Видишь, сколько их – ответов?

Я читаю на одном щитке: «Природная аномалия. Зона Х», на другом: «Вечность», на третьем – «Смертельно опасно. Пребывание не более 15 минут». Дальше – какой-то самодельный щиток с надписью: «Привет участникам конгресса!», и еще, и еще какая-то галиматья на разных языках, от таблички к табличке… Некоторые покосились, проржавели, кое-где щитки лежат на земле.

– Ну как, все ясно?

– Да. Это мертвое озеро?

– Это граница. Между теми, кто мертв – и теми, кто бессмертен.

– Оттуда не возвращаются?

– Оттуда можно не возвращаться.

ВОЛЧИЙ ВОЙ

Мы отходим от машины шагов на пять, как вдруг она останавливается.

– А что у тебя есть из музыки?

– Все-таки хочешь напоследок послушать?

– Нет. Уши по ветру – я их отсюда унесу. Но у тебя ведь магнитофон сам переворачивает кассеты?

(Она как-то странно возбуждена, почти на грани истерики).

– Да.

– Ну вот и отлично. Пусть себе играет, пока не сдохнет.

– Поставь тогда что-нибудь веселое. Брассенса, например. Или…

– Ну нет! Раз ты такой поклонник французов – Пиаф у тебя имеется?

– Ее же невозможно слушать в дороге. Там только дорожная музыка – как я это понимаю.

Она копается в бардачке, выбрасывая кассеты прямо на песок.

– Нет. Не пойдет. А это что?

– Меркьюри. «Шоу маст гоу он». И все такое.

– Нормально. Шоу у нас будет. Но здесь не пойдет.

Кассета летит в груду других.

– Что тебе нужно?

– Побольше меланхолии. Волчий вой для овец.

– Тогда поставь DOORS.

– Это здесь чересчур. Получится как оперетта от Паркера.

Меня все это почему-то начинает раздражать. Хочется скорее идти, бежать дальше – а она там копается…

– Скажите пожалуйста! Какой, оказывается, тонкий музыкальный вкус!

– Ладно.

Она с раздражением запихивает в магнитофон первую попавшуюся кассету – и над песчаными холмами раздаются аккорды «Blue valentine» Тома Вэйтса.

– То, что надо?

– Не имеет значения. Пусть воет.

Мы отходим от машины на несколько метров – и музыка становится тише, а потом ее вовсе уносит прочь ветерок, прохладный, пьянящий ветерок, дующий прямо в лицо. И тогда мы видим вдали озеро.

МЫ МЕРТВЫ

Я знаю, что уже поздно задавать вопросы.

В любом случае, пятнадцать минут прошло. И я вижу перед собой черную воду.

Все, что знаю о мертвом озере – легенды и ерунда. Будто сюда бежали какие-то сумасшедшие, панки, рокеры, преступники. Ссылали приговорённных к смерти. Отсюда же не возвращаются. Объяснения нет, только сказки. Будто какой-то адский магнит, притягивающий человеческую кровь. Радиация, меняющая структуру тканей. Нельзя уйти. Только с ней можно жить. И мотель – точно из этих сказок. Будто бы сюда привозили человека, снимали наручники, укладывали спать. На простыни, выстиранные в озерной воде. И все. Наутро он сам уходил к озеру. Кто стелил простыни, кто стирал? Горничные в свинцовых костюмах? Пионерские страшилки из желтой прессы. Все давно забыли. А это – есть.

Но она-то явно отсюда! И знает здесь все не понаслышке – наверняка. Как такое возможно, если не возвращаются?

И зачем я иду с ней?

Она права. Я иду – потому что мне все равно. Все равно куда идти – если идешь с ней рядом. А она просто не может не знать, куда идет.

Много лет назад один мой приятель, сидевший на игле, пришел ко мне поздно вечером с дозой морфия. Морфий предназначался кому-то другому. Но заказчик не явился, и приятель предложил попробовать – хоть раз в жизни. Я ведь никогда не пробовал колоться. Знал только по слухам, что надо обязательно вывести шприц «на контроль», и сделать так, чтобы в нем не было пузырьков. Иначе пузырек закупорит вену – и все, мгновенная смерть. Но приятель вогнал мне в вену чуть не кубический сантиметр воздуха. И глядя, как он это делает, я подумал: «В конце концов, ему видней».

МЫ МЕРТВЫ

И вот – озеро.

От песчаных барханчиков к нему идет пологий спуск метров в триста длиной. Темная вода. Вдали – полоска противоположного берега, почти скрытая в каком-то дрожащем мареве. Сзади, за спиной – молчание огромной горы. Я оборачиваюсь: почти черный, угольно-пепельный склон, круто уходящий в небо. Наверное, ее тень на закате достигает воды.

Вправо и влево – бесконечные пляжи, бухточки, в которых нет ни одного камня. Только песок. Белый и черный цвет. Песок и вода. И больше – ничего. Ни деревца, ни дома, ни скалы. Просто бесконечный пляж, курорт до горизонта.

Но в этой картине странная смесь угрозы и обещания. Вода – как огромный черный магнит, как внимательный глаз. И я не могу отвести от нее взгляда.

ВОДА

– Ну, как тебе тут?

– Хочется удавиться. Это место похоже на все сразу.

Ее бьет мелкая дрожь, и рябь – по озеру.

– Давай искупаемся?

– Нет!

На самом деле мы все равно сейчас войдем в эту воду. В воду, которая – я знаю – пьянит и снимает все воспоминания, в воду, которая может двигать горами, в воду, по которой возможно ходить с вечера до утра, не оставляя следов.