Витя Бревис - Чистая проза

-Мама выгнала меня из дома три часа назад. Нет, уже четыре.

-Да не гони. Куда? В парк? За что?

-Я не знаю, как ты на это среагируешь. Я уже боюсь это говорить.

-О Господи. Я, вроде, догадываюсь. Ты гей и сказал об этом маме. Да?

-Фига себе. А что, я так прям похож?

-Ну, есть немного. Мама тоже могла бы догадаться.

-Мамы и мужья узнают последними. Я и в детстве в куклы играл. Она, может, где-то догадывалась, но гнала мысль.

-Так что, Тин, она прямо так взяла и из дома выгнала? Родного ребенка?

-Ну как ребенка. Уже не ребенка. Пришлось резко повзрослеть. Она сначала стала меня душить, шарфом. У нее прямо приступ начался. Невменяемая какая-то. Вот вас, мадам, когда-нибудь душила шарфом любимая мама?

-Погоди. А зачем ты ей сказал, раз она такая у тебя непредсказуемая? Сказал бы когда-нибудь уже потом, когда самостоятельно жить начнешь.

-Ну, Мила, я ж такого-то от нее не ожидал. Думал, поругает, заплачет, я не знаю, объявит мне бойкот. А она прямо с ума сошла. Душила и била со всей силы.

-Пиздец. Чтобы я свою Соньку душила. Это я не знаю даже что ж она такого должна будет сделать. Честно, не знаю. Не представляю себе.

-Я тоже не представлял. А вот.

-Ну, Тин, ты не думай, она все же мама. Отойдет и назад позовет. Никуда не денется.

-Да я, как-то, уже назад и не хочу. Проживу сам. Завтра пойду официантом устроюсь. Прорвёмся.

-Пошли. К нам пошли. Не ночевать же тебе тут.

-Да нет, спасибо. Это очень мило, Мила, с вашей, с твоей стороны, но я как-нибудь сам. Я у тетки поживу. Наверное. Не надо. Она просто дежурит сегодня.

-А ты уверен, что тетка тебе рада будет? Может, она такая же, как мама. Короче, пошли со мной. У нас поспишь, а потом решишь с тетками и с дядьками.

Мила разлила остатки вина по стаканчикам.

-Давай, пей. Пьем, курим и вперед. У нас места хватает, есть комната для гостей.

Они выбросили пустые стаканчики в урну, Мила схватила Валентина за руку и решительно повела за собой. Он не сопротивлялся.

Квартира и вправду была просторная. Богатый ремонт, пол из лиственницы – пожалуй, Валентин еще никогда не видел таких дорогих квартир. Мила разогрела ему котлеты с пюре, «не из ресторана, сама готовила, кушай, я люблю готовить»; говорили они тихо, в доме спали.

Валентин долго не мог уснуть в комнате для гостей, в глазах стояло разъяренное материнское лицо, в ушах гремели крики, «извращенец, позор какой, уж лучше б не рожала, убила бы, лучше б аборт сделала, тьфу ты господи». Во сне он вздрагивал, крутился рывками и что-то бормотал.

Проснулся Валентин часов в одиннадцать. В туалет выходить было страшновато, там же этот Дима, непонятно, что за мужик и как отнесется. Из коридора он услышал детский голос и потом голос Милы, -Сонька, тихо, у нас гости, разбудишь. Потом Мила, наверное, догадалась, что ему страшно выходить, и постучала.

-Тинка, айда завтракать. Тебе сколько яиц?

-Два.

-Помидоры кушаешь?

-Кушаю. Да ладно, я в кафе поем. У меня есть деньги.

-Заткнись. Давай вставай, мы тебя ждем. Яичница готова через пять минут. Вперед.

На кухне за столом сидел в майке небритый мужик за сорок. Он ел гречневую кашу из внушительной тарелки. Под столом у его ног свернулся калачиком Бимка.

-Мила, дай еще масла.

Мужик увидел Валентина и протянул ему руку, не прерывая процесса еды.

-Дима. Можно на ты. А ты, значит, Тин?

-Очень приятно. Да, Валентин.

-Да ты присаживайся. Будь, как дома. Каши хочешь?

-Дим, молодежь твоих каш не ест. Я им с Сонькой яичницу варганю.

-А я люблю гречневую кашу.

-Че, реально? Да ты молодец! А ты любишь зеленую? Вот эту, видишь у меня? Ну, не жареную. Она пахнет по-другому совсем.

-Вы знаете, вот да. Именно такую и люблю.

Мила по-бабьи всплеснула руками:

-так что, не будешь мою яичницу? Каши положить? Да без базара, я просто не думала, что ты эту кашу есть будешь.

Где-то зазвонил телефон.

-Соня, принеси папе телефон. Соня! Ты слышишь? На столе у папы в кабинете, -Дима говорил громко, почти кричал.

Валентин услышал топот детских ног. На кухню вбежала девочка лет шести, в платьице с рюшечками, в маленьких ручках она держала айфон.

-Вот молодец дочурк, давай скорее. Але! Да, я слушаю. Селитры? Три вагона. Нет, пока три. На следующей неделе больше возьму. Да, границу я беру на себя, с границей мы уж как-нибудь разберемся. Что вы сказали? Сколько? Нет, пятнадцать это много. Подождите, я щас подойду к компьютеру.

Дима вскочил с места и быстро ушел, видимо, в кабинет.

Минут через семь он вернулся с озабоченным видом, быстро доел свою остывшую кашу.

-Ну что, народ. У меня тут сделочка наметилась. Футболки мне соберешь? Дня на два. Или на три. Бритву не забудь. Прям щас.

Дима унес чай к себе, по дороге набирая что-то в телефоне.

-Вот. Опять уедет папка наш.

Мила поставила перед Валентином тарелку с кашей. -Вот кушай – зеленая, как ты любишь. Соня, ты мыла руки?

-Мила, а ты сказала ему про меня?

-Сказала. Да ты не бойся его. Он совершенно спокойно относится. Слушай, Тинчик, мне надо на пару часов в салон съездить, и Дима так вдруг чалит… ты посидишь с Соней. Сходите с Бимкой погуляете. Оки? А то мне ее придется маме отвозить, потом забирать. Тогда я быстренько вернусь и поедем куда-нибудь покушать.

-Я не хочу-у-у с ним сиде-е-еть.

-Соня. Тин покажет тебе новую компьютерную игру. Тебе не надо с ним вот прям сидеть, вы можете играть, гулять, читать. Доедай давай!

-Да, конечно. И посидим и погуляем. Я люблю детей.

Соня оказалась вполне простым ребенком. К сентябрю ее готовили к школе, она уже знала буквы и немного могла считать. Она показала Валентину свои игрушки, игрушки были дорогие, огромные кукольные дома, целая коллекция Барби и Кенов, клетка с живыми шиншиллами. Вернее, как объяснила Соня: это не шиншиллы а чилийские белки Дегу. Или бразильские, она забыла. Они выпустили этих белок на кровать, белки бегали по рукам, забавно все нюхали. Потом Валентин ходил с Соней и Бимкой гулять в парк.

Мила вернулась часам к трем, посвежевшая и умиротворенная.

В таких длинных и новых мерседесах Валентин еще не ездил. Кожу на сиденьях и дверях приятно было трогать. В ресторане Дача на Французском бульваре он тоже еще никогда не был. Зато Сонька чувствовала себя там, как дома, знала наизусть все тамошние вкусности и, если б не мама, набрала бы полный стол десертов. А вечером они ели в ресторане Рыба, там бегали официанты, и столы были уставлены до отказа, людей было много, все хорошо одеты, и все ели, ели, ели. Заказывать Валентин мог все, что угодно, Мила в конце взглянула мельком на чек и заплатила карточкой. Валентин прикинул, что они проели примерно треть маминой зарплаты, и ему стало немного неприятно. Они с мамой жили не то, чтобы бедно, но довольно скромно. Ему казалось, что он делает что-то не очень хорошее, обедая здесь так дорого, что лучше было бы взять деньгами и отдать их маме, чтобы она взяла недельку за свой счет, немного отдохнула от своей бухгалтерии. Он уже не злился на маму так сильно, как накануне и, почему-то, чувствовал виноватым себя. Еще ему было неудобно перед Милой, перед этим Димой, совершенно чужими, казалось бы, людьми, которым он теперь как будто бы должен. Он ведь не просил кормить себя так дорого. Впрочем, все эти мысли заплывали ему в голову небольшими серыми тучками, а в остальном небе светило солнце, Мила что-то рассказывала о своем косметическом салоне (оказывается, это был ее собственный), улыбалась, спрашивала, откуда у Валентина такие длиннющие ресницы, почти как у коровки – от папы или от мамы – он отвечал, что все девочки об этом его спрашивают, вот подстригу и вопрос отпадет; он рассказывал Миле про свой компьютерный колледж, что ему там совсем неинтересно доучиваться, но надо уже получить диплом.