Маркиз Сад - Двойное испытание

– Этой не удалось меня обмануть, – рассуждал со своей стороны Селькур с гораздо большим хладнокровием. – О Дольсе, сравнения нет! Подвергать эту восхитительную женщину второй части моего испытания теперь уже почти бессмысленно, – продолжал он. – Там, где властвует добродетель, неизбежно присутствие других достоинств; насколько могу я рассчитывать на женщину, которая являет изрядную стойкость, не попадаясь в сети, расставленные чувственностью, настолько недостает последовательности характера и благодетельности сердца той, которая вовлекается в авантюры под влиянием самых малозначащих обстоятельств. Хотя нужды нет – неважно, пробуем дальше, иначе я буду укорять себя за то, что изменил свое решение.

Подробно рассматривая сложившуюся ситуацию, Селькур счел, что обе женщины, подвергаемые испытанию, находятся примерно в одинаковом положении: Дольсе получила знаки любви, подарки, и в душе ее состояние счастья – после того, как она узнает о недавних событиях – должно смениться самой глубокой печалью, какая только возможна для женщины благонравной и чувствительной. Госпожа де Нельмур в свою очередь также получила знаки любви и подарки, и ее душа от приятного спокойного настроения – после последней сцены с Селькуром – должна была перейти к состоянию самому обидному для женщины кокетливой и самолюбивой. Ожидания обеих женщин также были одинаковы: что бы ни случилось, и та и другая могла рассчитывать на руку Селькура. Таким образом, устроитель испытаний, мастерски применяя к каждой из женщин особое средство, добился полного сходства их мироощущения. И теперь, в обстановке устойчивого равновесия, последние опыты над ними должны были подействовать одинаково, то есть, по существу, обе побуждались к поступку, из которого следовал либо положительный, либо отрицательный результат, с учетом разности их душевного склада. Итак, глубоко обдумав и прочувствовав все эти соображения, Селькур наметил последний эксперимент.

Он нарочно остается четыре дня в деревне, на пятый – возвращается в Париж. На следующий же день он продает лошадей, мебель, драгоценности, увольняет слуг, не выезжает в свет, и в письменной форме извещает обеих возлюбленных о том, что учинилось ужасное несчастье, и он вмиг лишился богатства, отныне он разорен, и в надежде спасти плачевное свое положение, он только уповает на доброту их и на их руку. Все знали о непомерно больших тратах, недавно совершенных Селькуром, и слух о его разорении быстро разнесся повсюду, никому не показавшись неправдоподобным, и вот, слово в слово, ответы, полученные им от двух женщин.

Селькуру от Дольсе:

«В чем повинна я, сударь, за что вонзаете вы мне в грудь кинжал? Я просила вас об одной только милости – не притворяться влюбленным, не чувствуя себя таковым; я открыла вам свою душу, и зная ранимость ее, вы причинили ей боль, задев самую чувствительную струнку, вы пожертвовали мною ради соперницы моей, вы свели меня в могилу. Однако довольно говорить о моих невзгодах – речь идет о ваших; вы просите моей руки, так придите и посмотрите, жестокий, до какого состояния вы меня довели, удостоверьтесь, может ли рука эта вам принадлежать... Я угасаю, но знайте, жертва интриг ваших умирает, обожая вас. Скромное вспоможение, которое я вам предлагаю, быть может, немного поправит ваши дела и сделает вас достойным госпожи де Нельмур; будьте счастливы с ней, вот единственное пожелание, которое остается высказать несчастной Дольсе.

P. S. В этот конверт вложены векселя на сто тысяч франков; это все мои свободные средства, посылаю их вам; примите эту пустяковую сумму в дар от подруги, самой нежной... от той, чье сердце вы так и не познали и кого лишаете жизни убийственным своим вероломством».

Письмо от Нельмур:

«Вот вы и разорились; сколько раз говорила я вам, нельзя совершать подобные безумства; невзирая на ваше разорение, я все же вышла бы за вас замуж, если бы смогла перебороть вечное и неодолимое свое отвращение к супружеским узам. Я предложила вам сделаться моим любовником, вы этого не пожелали... а теперь вас берет досада. Как бы там ни было, от любой напасти есть лекарство; кредиторы ваши подождут, для того они и предназначены... А вы – путешествуйте... Тому, кто пребывает в печали, нужно рассеяться; совету этому я следую и сама: завтра же отправляюсь к сестре, у нее поместье в Бургундии, вернемся мы оттуда только к Рождеству. Я порекомендовала бы вам эту малютку Дольсе, будь она богата; но всего ее имущества не хватит на то, чтобы оплатить даже один из ваших праздников. Прощайте, впредь будьте умницей и ведите себя хорошо».

Селькуру потребовалось немало усилий, чтобы отнестись к этому посланию по-философски и не разглашать по всему Парижу, каково истинное лицо этой недостойной женщины, чего она вполне заслуживала. Он ограничился лишь собственным презрением к ней, ничуть не сожалея о потраченных на нее деньгах:

– Мне крупно повезло, что удалось разоблачить это чудовище такой ценой: если бы не испытание, скомпрометировано могло быть все – и мое состояние целиком, и честь моя, и даже жизнь.

Мысль о Дольсе не дает ему покоя; тревожась за ее здоровье, он мчится к ней; огорчение его еще усиливается при виде прелестной несчастливицы – бледной, осунувшейся, ослабевшей в предчувствии скорой смерти. Ее, обожающую Селькура и нрава от природы мягкого и ревнивого, ужасное известие о празднестве, устроенном им для соперницы, настигло в один из тех критических для женщин моментов, когда сообщения о любых невзгодах не проходят для них бесследно. Ужасное потрясение... и как следствие – лихорадочный жар.

Селькур бросается к ее ногам; он тысячу раз испрашивает прощения и считает своим долгом раскрыть правду о задуманном испытании.

– Я не ставлю вам в вину, что вы намеревались испытать меня, – ответила Дольсе. – Проще простого: вы привыкли не доверять женщинам, и вам хотелось быть уверенным в своем выборе. Но после того, в чем вы имели случай убедиться, допускаете ли вы, что в мире существует женщина, способная любить вас сильнее, чем я?

Селькур, не считавший себя неправым в отношении своего замысла, вдруг осознал, что второе испытание явилось непростительной ошибкой, он виноват перед Дольсе, ведь с ее стороны не было игры, и теперь он искал себе оправдания в слезах и в проявлении самой пылкой любви.

– Слишком поздно, – сказала ему Дольсе, – удар уже нанесен. Я предупреждала вас, что чутка на впечатления, вам надлежало принять это во внимание; поскольку разорение ваше – только притворство – умираю я со вздохом облегчения... Однако пора нам расставаться, Селькур, пора прощаться навек... Я очень молода для ухода из жизни... где благодаря вам могла бы обрести счастье... Ах, как дорожила бы я ею, будь вы рядом! – продолжала она, рыдая на руках своего возлюбленного. – Какую искреннюю и нежную жену, какую верную и задушевную подругу нашли бы вы во мне!.. Я сумела бы сделать вас счастливым, смею в это верить... И как наслаждалась бы счастьем, мною же сотворенным!..