Вика Соева - Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

— Не нравится? — пальца начинают поршнеобразное движение.

— Нравится. Что-то среднее между сверлением зубов и ощупыванием простаты.

— Тебе ощупавыли простату?

— А тебе совали пальцы во влагалище?

— Прекратить?

— Уплочено. Валяй, если возбуждает.

— А если сделать так… Вот, сядь на корточки… Держись за плечи…

— Ну?

— Давай.

— Что? Ах, это… Всю кровать измочим…

— Постарайся попасть на него.

— Ты переоцениваешь женскую анатомию.

— Смотри как он возбуждается.

— Как в сказке.

— Какой сказке?

— Семеро под одним грибком.

— Это все?

— Ну, извини. В следующий раз выпью больше.

— Теперь садись.

— Подожди. Так не гигиенично.

— Бережешь свое чистенькое влагалище?

— Пособие по временной нетрудоспособности наш профсоюз не выплачивает.

— А в рот, значит, ничего…

— Что это по сравнению с той дрянью, которую приходится говорить.

Те же самые, только в профиль. Замкнутый круг. Дежа вю. Оральный дежа вю. Только теперь имею сомнительное удовольствие совместить минет с уринотерапией. Когда рот женщины заткнут членом, мужчина склонен пофилософствовать.

— Так вот, меня не интересуют мужчины, но очень интересуют женщины. Я бы многое дал, что бы встретиться с вашими тайными богинями секса — живыми реликтами тех времен, когда наши расы враждовали друг с другом. Не оттуда ли сохранились мифы о царстве амазонок? Или библейский совет взглянуть на пчелу и избрать путь ее? Латимерии городских глубин, что прячутся от света солнца. Где их искать? — учитывая ситуацию и сильнейший нажим на затылок, вопросы риторические.

Очередной разряд. Держит за щеки. Смотрит с нежностью. Целует в губы. Зачем? Зачем мужики после минета целуют в губы? Чувство вины за унижение? Или тайное желание попробовать на вкус собственное семя? Ведь каждый мужчина еще и женщина. Разные расы? Что ж, рациональное зерно в гипотезе есть.

Им не пережить вагинальный и клиторальный оргазмы и вообще не понять, что чувствует кончающая женщина. Им никогда не понять, что половой акт может приносить боль и не только во время потери девственности. Беремнность для них так и останется нечто средним между раковым заболеванием и несварением желудка. О месячных они будут узнавать из рекламы прокладок и вынужденного воздержания, кое компенсируется прогулками налево, оральными и анальными забавами. И это лишь физиология и анатомия!

Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина, и вместе им не сойтись.

— Как ты себе представляешь их?

Присосался. Эта грудь никого не способна вскормить. Переворачиваюсь на живот.

— Незаметность. Они должны быть незаметны, скрыты, тайны. Ничем не примечательная внешность, ведь спаривание с мужчинами их не должно особо интересовать. Они как трюфеля — глубоко под землей, невзрачны на вид и божественны на вкус. Нужна обученная свинья, чтобы отыскать их.

— Насчет свиней ты прав. Все мужики — свиньи.

— Значит, договорились?

— О чем?

— Ты сведешь меня с ней.

— С реликтовой особью женской расы?

— Чеканное определение.

— Хочешь заняться со мной любовью? — Полина заглядывает через плечо. Только из ванны — от волос запах ромашки.

— Нет. — Сосу сушку. Пытаюсь сосредоточиться. Текст замысловат, мысль прихотлива. С налета не одолеть. — Секс с несовершеннолетними — противозаконен. А одноплый — противоестественен.

— С каких пор, pilforra? Записалась в лигу хранителей семейных ценностей?

— Ага. — по голой спине скользят, напрягаются. — От твоих жалких сосков щекотно. Поищи Гумберта. Или трахнись с ровесником — спаси от сперматоксикоза.

Поцелуй в шею. Почти засос.

— TК hyftК dreqi nga bytha! А что читаешь?

— Теорию тезаурусной динамики.

— Бодрийяра?

— Не выражайся.

— Huora, разве она не философ? Ta henksha Pidhin.

Закладываю том пальцем, поднимаю голову. Целуемся. По Бодрийяру.

— Хочешь поговорить на эту тему?

Отрывается. Идет вдоль полок, пальчик — по корешкам.

— Sudmarani! Это правда так интересно?

— Лучше секса. Многократный оргазм и никаких залетов.

— Мне бы хотелось, huora…

— Оргазмов?

— Залетов.

Вытаскивает огромный том, садится на пол. Водит пальцем по строчкам. Выходит сексуально — энциклопедия сейчас кончит.

— А ты залетала, FaЯagЭeta? — поднимает голову.

— Да.

— И от кого?

— Это так интересно?

— Не хочешь говорить? Shadhu choda!

— Почему же.

Пытаюсь читать дальше.

— От отца?

Сглатываю. Хочется выпить. Шарю под столом. Запыленный «Glenglassaugh». Самое то. Осторожно глотаю из горлышка. Мягкость и взрыв.

— Угадала?

— Почти. — Еще глоток, шаг к откровенности.

— Неужели от брата? — чертовка сообразительна в своей разратности.

Хочется запустить бутылкой. Или чем потяжелее — тезаурусной динамикой.

Смотрит — наивное дитя, вообразившее, что все знает о порочной жизни. Почему они так стремятся туда? Воспитание, а точнее — его отсутствие? Телевидение? Глянцевая мукулатура? Все то, что создает если не норму, то ее ощущение? Допустимость? И вот в одиннадцать лет лопаются целки, а на переменах обсуждается — кто с кем переспал и можно ли залететь, если месячных еще не было. Разварт? Порок? Нет — невинность. Невинность, которая утрачивается не с первым семяизвержением во влагалище подружки, и не с потерей девственности, а с чем-то в душе. Плева рвется там, и внезапно для самого себя ребенок обнаруживает, что стал взрослым. Рай потерян.

— Jebem ti starog! Зачем?

Пожимаю плечами.

— Странный бзик странной девочки — понести от брата.

— Так это не случайно?

Случайно. Сколько оправданий в одном слове. Как будто в жизни может что-то произойти случайно. Так могут говорить те, кто предпочитает жить в полусне. Чудо — сон, случай — жизнь. Тот же, кто никогда не спит, всем сердцем желает чуда. Влюбиться в собственного брата? Или, как звучит подобный диагноз в любовных романах, воспылать порочной страстью. Может ли девочка воспылать этой самой страстью? Одно дело — романтическая влюбленность, восхищение, а другое — клубок чувств, похожих на змей в период спаривания — отвратительная путаница желания, ненависти, нежности, страха.

Вот, пожалуй в чем та самая пресловутая невинность — в спектральной чистоте чувств, в регулярности смены любви и злости, разделенных событием. Каким? Каким угодно. Наивность красок, которая позже безжалостно размешивается на палитре жизни, и никому уже не разобрать, что же он хочет по-настоящему — любви или соленого огурчика. Но без такой потери нельзя начать жить.

— Когда-то читала статью о детских домах. О детях, которых матери оставляли после самого рождения. Понимаешь, в детском доме их кормили, одевали, давали игрушки, а они лежали в своих кроватках и смотрели в потолок. Без родителей они лишены самого главного — чувств. Не только чувства любви, но и печали, горя, злости, ненависти, в конце концов. Ведь для ребенка главные — его мама, папа. Он учится их любить, он учится их ненавидеть. А без этого ребенок — кукла. Кукла. Большая живая кукла.