Игорь Михайлов - Сказка, скользкая немножко

Игорь Михайлов

Сказка, скользкая немножко

СКАЗКА,

СКОЛЬЗКАЯ НЕМНОЖКО,

о царице Мандавошке,

о Гондоне-самоебе,

о царевне Непроебе,

про царя Елдабаофа,

огнедышащую Жопу,

про старушку и сынков,

трех удалых пареньков

ГЛАВА 1

За горами, за лесами,

где - не знаем точно сами,

мирно жил в краю отцов

славный царь Елдабаоф.

Добродушный и ленивый,

но к народу справедливый,

весь бы век он прохрапел,

если б дочки не имел.

За царевной Непроебой

день и ночь глядел он в оба,

но чем долее глядел

горяболее терпел.

С ножкой, стройной чрезвычайно,

с грудью, как две чашки чайных,

как два торта небольших

с розой кремовой на них,

смуглолица, черноглаза,

и породу видно сразу,

но - иль бес в нее вошел?

похотлива, как козел.

Не могла пройти мужчины,

хоть какого б ни был чина,

словно уголь между ног

и зудил ее и жег.

За год с малым в государстве,

во елдабаофьем царстве

от велика до мала

всех она переебла:

монархистов, либералов,

и солдат, и генералов,

всех пажей и конюхов,

сторожей и пастухов,

самых дряхлых старичишек,

деревенских ребятишек

всяк, чей можно хуй поднять,

должен был ее ебать.

Но никто еще ни разу

до отвалу, до отказу

ни вельможа, ни холоп

Непроебу не проеб.

Как, бывало, дурь накатит

побежит от хаты к хате,

кто б навстречу ни попал

знай заране, что пропал.

Дети хнычут, бабы плачут,

мужиков в подвалы прячут,

а замешкался какой

марш к царевне на постой!

На деревне стон и вопли,

мужики худы, как воблы,

руки плетями висят,

ноги палками торчат.

Многих, верьте иль не верьте,

заебла она до смерти,

люди валятся толпой,

словно мор на них какой.

Мыслит царь с бессильной злобой:

- Что мне делать с Непроебой?

Старику невмоготу:

дело близится к бунту...

Плешь почешет, потоскует,

покряхтит да погорюет,

а потом махнет рукой:

- Да ебись ты, хуй с тобой!

Видно, нрав имел спокойный

к счастью дочки недостойной.

Рано ль, поздно ль - срам такой

должен кончиться бедой.

Как-то в край тот несравненный

прибыл сам преосвященный.

Стал с царевной говорить

и хотел благословить.

Та - тигрицею на мясо

прыг к нему! Сорвала рясу

и мгновенно уебла.

Тут уж злость царя взяла.

- Эй, ко мне! - вскричал он гневно.

Посадить в тюрьму царевну,

глаз с проклятой не спускать,

даже мышь к ней не впускать,

если мышь мужского пола!

Уф! Уж лучше мне крамола!

Впрочем, пленницу жалея,

тотчас приказал лакею

целый ящик выслать ей

толстых восковых свечей...

Вот царевна под замком

стонет сизым голубком,

слезы тяжкие роняет,

за свечой свечу вставляет...

Извела уж сто свечей,

а ничуть не легче ей.

Царь в тоске, царю хоть в петлю.

Он велит позвать немедля

астролога-мудреца,

что Задроченным звался

и на башне жил высокой,

полон мудрости глубокой.

И - печален и суров

молвит так Елдабаоф:

- Друг! Царевна Непроеба

доведет нас всех до гроба.

Чтобы нам не быть в гробу,

ты узнай ее судьбу.

Отыщи такое средство,

чтоб спасти мое наследство

и царевну излечить.

Срок - неделя. Так ибыть:

коль найдешь - я добрый малый!

век лежи себе, пожалуй,

сласти ешь, вино хлещи...

А не сыщешь - не взыщи:

посажу немедля на кол!

Что тут делать? Тот поплакал

и, от страха чуть живой,

на карачках вполз домой.

А царевна под замком

воет, бедная, волком,

за слезой слезу роняет,

за свечой свечу вставляет,

извела пятьсот свечей,

а ничуть не легче ей!

Вот неделя истекает,

царь по горнице шагает,

туча-тучею глядит,

ан - Задроченный спешит.

- Царь! - он молвит. - Что за диво?!

Гороскоп у ней счастливый!

Не совсем понятен он,

но - закон судеб мудрен.

За лесами за густыми,

за болотами пустыми,

за коричневой горой,

за кирпичною стеной,

за петлями рек и речек

есть на свете человечек

(кто он - мне узнать невмочь),

что твою излечит дочь.

Дальше - Божья сила с нами!

слышу крики, вижу пламя.

В чем тут дело - не понять,

но беды не нужно ждать.

Книги мудрые сказали:

пусть не будет царь в печали,

снаряжает пусть гонцов,

порезвее молодцов;

пусть повсюду возвещает,

что полцарства обещает

дать тому, кто б не ленясь,

неудачи не боясь,

дочку цареву родную,

Непроебу дорогую,

разом до смерти заеб.

Так вещает гороскоп.

Царь дивится: что за притча?

Но нашел гонцов попрытче,

шлет их в дальние пути

край указанный найти.

А царевна все в темнице

скачет, бедная, тигрицей,

за слезой слезу роняет,

за свечой свечу вставляет.

Нет уж тысячи свечей,

а ничуть не легче ей!..

ГЛАВА 2

За лесами за густыми,

за болотами пустыми,

за коричневой горой,

за кирпичною стеной,

где река петлей завилась

и селенье приютилось,

в хате на краю села

старушоночка жила.

В ранней юности сначала

та старушка блядовала

помаленьку, а в летах

наживалась на блядях.

Но, хоть ревностно трудилась,

а под старость разорилась

(грозный рок неумолим,

всяк бессилен перед ним!)

На остаток капитала

наша бандурша достала

пядь земли и стала жить

да детей своих растить.

В годы милого разврата

родила она когда-то

от неведомых отцов

трех удалых молодцов.

А из них зачаты двое

были в бешеном запое,

во хмелю и рождены.

Чудо были - не сыны!

Старший звался Долгохуем.

Дуб столетний трижды хуем

мог, как цепью, он обвить

и к макушке прикрепить.

Средний звался Пиздолизом.

Знать, природа из каприза,

подшутив над ним слегка,

хуй на место языка,

а язык на место хуя

прикрепила, озоруя.

Для изысканных сердец

был находкой сей юнец.

Мать ждала от них огромных

дел в грядущем. Ныне ж скромно

старший в пастухах ходил,

средний пасечником был.

Делан пальцем от безделья,

младший зачат был с похмелья,

с неохотою рожден

и Иваном наречен.

Тих и смирен, по неделям

ничего-то он не делал,

скучно яица чесал,

много ел и много спал.

Карты бандурша тасует,

ставит куш на Долгохуя.

Может двойка, может туз

не играет только трус.

Вот идет старушка к сыну:

сердцу милая картина!

сын под грушею лежит

и коровок сторожит,

хуем стадо обвивая,

груши кончиком сбивая,

хлопнув изредка концом

для острастки, как бичом.

Вот она под хуй подлезла,

молвит: - Сын ты мой любезный,

несравненный Долгохуй!

Брось ты груши, не балуй!

Пригодится хуй твой грозный

для задачи посерьезней.