Роузи Кукла - Бест – лучшая

Мои действия не остаются без внимания и благодарности. И как только, прекращается движение бедер, она, все еще сидя на нем, тянет меня к себе, ищет горячими и дрожащими губами и целует.

Я обжигаюсь ее поцелуем. Ведь он совсем не похож, но те, что я тайком срывала и чувствовала с мальчишками. Это страшный поцелуй. Горячий, долгий, засасывающий до боли мои губы и останавливающий дыхание. В нем обжигающая страсть, неистовство заряженного энергией секса, женского тела. Меня как ударом поражает он в самое сердце. Когда он слабеет, и я ощущаю приливы крови, первое, что я делаю, я шепчу ей, этой неуклюжей, тощей и мокрой курице ее новое имя, которое проносится и слетает с моих губ. Я шепчу ей, что она теперь мой листик, Листочек. От этих слов она вздрагивает, лезет медленно, выпуская из под себя опадающее мужское достоинство. Удерживая руками себя снизу, садится на корточки, сжимается, и я вижу, как начинают трястись ее тощие и угловатые плечи. Она плачет. Я вижу. Я понимаю. Мне ее жалко, безумно жалко. Я озираюсь и вижу, что теперь ничего не происходит. Кубышка обнимается и целуется, а пара уже присела и отдыхает. Я ищу, беру свой портфель рукой, все еще мокрой от ее соков и ни на кого не глядя, выхожу.

Какой из всего этого я делаю вывод?

Что можно получать максимум удовольствий и с девушками.

Что я хоть и маленькая, но я уже знаю, как доставлять удовольствие и девочкам.

Что пить я не буду никогда. Мне хватит примеров и мамки.

Через неделю я узнаю, что Листочек пропала, и никто не знает, куда и где. Я все еще помню и ощущаю ее этот страстный поцелуй. И хотя я чувствовала на своих губах вкус алкоголя и запах прокуренных легких, мне ее жаль. Мне не забыть этих, не простых, страстных и безумных женских поцелуев. И я по ночам шепчу. Пусть у тебя в жизни будет счастье, Листочек!

Потом я, как ни в чем не бывало, объявляюсь. Все вроде такое же, но во мне уже забродила кровь, и заиграли гормоны. Теперь мне велосипед не нужен. Я решаю, что есть более интересное и важное для меня. Я решаюсь открываться для секса. Мне не полных тринадцать. С натяжечкой, конечно. Но я вдруг прозреваю. Перво — наперво я решаю, что надо позаботиться о себе. В таком виде, как я выгляжу, ни о каком сексе и речи идти не может. Ночью я опять бурно кончала, во сне. Все крутилось перед глазами и ерзающие тела и лодочка с чудовищными складками губ. Но в отличие от реальности, я всю ночь никак не могла их раскрыть. Они вроде как срослись, или слиплись. Во сне мне помогала мать, и мы с ней вдвоем все пытались их растянуть и раскрыть. А потом она мне во сне говорит, что и у нее точно такие же губки, они срослись и в этом я виновата. Нечего было туда к ней лазить. Я все оправдывалась и в таком отрицании своей вины я проснулась.

Мать на работе, хотя вчера языком не вязала. Я решила, что в школу сегодня не пойду, и гулять не буду. Посижу дома. Встала, послонялась по комнатам. Везде страшный бардак, грязь. Гора не мытой посуды, пустые бутылки. Нет, думаю, так нельзя.

Больше мне так жить нельзя! Мне надо отсюда выбираться. Одной или с матерью, но обязательно вырваться. Покрутилась пред зеркалом. Вспомнила, что видела и даже заглянула внутрь шкафа. А вдруг, кто — то как я сидит и смотрит. Нет. Пусто.

Сняла ночнушку и начала себя голую внимательно рассматривать.

Смотрю и сама с собой разговариваю.

— Так. Рост. Рост ничего, я довольно рослая девушка, метр семьдесят шесть.

Взяла метр портновский и отметку у двери смерила. Точно, один семь, шесть. Так. Что еще. Ах, да!

— Объем. Так грудь девяносто. Ну, почти. Сантиметров пятнадцати не хватает, правда. Это не главное. А что главное!

— Живот, бедра. Мерею.

Живот пятьдесят, бедра семьдесят четыре. Поворачиваюсь и смотрю за телом. Мне нравится изгиб и линяя бедер. Животик плоский и под ним уже четко видимые волосики на лобке. Интересно, вспомнила, что у Листочка она совсем была голая. Да, как коленка. Она, что, малолетка. Нет. Ей уже лет восемнадцать, наверное. Значит, что — то такое делает. Где то слышала, что надо на ней все сбривать. Подумала. А, что, надо попробовать. Пошла в туалет. Бр… Выскочила. Фу. Все так уделано! Ладно. Опять подошла и стул подтащила. Села. Ноги подняла и раздвинула. Уперла в зеркало.

— Так, что у меня тут.

Смотрю и вижу себя. Ничего, стройненькая. Между ног хорошо просматривается разрезанный на две части пухленький холмик. По нему и выше его редкие и черные волосики. Руку тяну и трогаю холмик. Приятно. Но одной руки мало. Двумя руками растягиваю холмики в сторону и вижу чудную картину. Над ними рельефная складка. Я знаю, что там у меня. Пока даже трогать боюсь. Уф! Потянула еще и вижу. В расступившейся ткани обозначен, сгусток плоти с почти неприметной дырочкой, розового цвета. Вижу, как обходя, его слева и справа изгибаются, тонкие и нежные, мои любимые, срамные губки. Перехватываю пальчиками и слегка потянула.

— Ах! До чего же все — таки хорошо!

А теперь с другой стороны. Ух, тут еще приятнее. Ловлю себя на том, что увлекаюсь. Стоп. Я не хочу сейчас, а то опять устану и ничего делать не захочу. С сожалением отпускаю из пальцев мягкие и нежные ушки. Они сразу же слипаются, как в моем сне и я их тут же растягиваю в стороны. Даже страшно стало. Все о сне своем думаю. Потянула кожу еще и пальчиками двинула глубже. Ткань теплая, темнее. Почти темно — бордовая. В складках ткани чувствую маленькую лунку, которая уходит под меня, вглубь. Запускаю пальцы. Неудобно. Но чувствую, как пальцы скользят по краям узкой пре узкой дырочки. Мгновенье и кончики пальцев надавливают на мою девичью занавесочку. Как не тянусь, не вижу.

Борюсь и в этот момент слышу, как кто — то идет к дому.

Мигом вскакиваю и в спешке надеваю кофту шиворот на выворот, впрыгиваю в юбку. И уже на ходу к двери слышу, как стучатся. Подхожу и спрашиваю, хотя дверь то не закрыта. Отвечает мужчина. Говорит, что он новый участковый и просит открыть. Веду его в комнату. А самой, честное слово, стыдно. Такой он весь из себя ладный, в форме и я чувствую от него запах хорошего одеколона. Сажаю на стул, смотрю. Нравится. Очень даже. А он осматривается, и мне становится стыдно за все. Я начинаю злиться на себя, на мать и на него. Задает вопросы. Слушаю и рассеянно отвечаю. Мне его голос нравится. Мужской, немного суровый. Смотрю на него, и пока он пишет что — то, я рассматриваю. Ему лет под тридцать. Определила по начинающим залысинам на висках. Лицо красивое, правильные черты. Губы. Да! Губы классные. Эх! Таки бы целовать и горя не знать. А он, видимо это улавливает и смотрит на меня, а потом говорит, что у меня не только кофта, а и сама жизнь вся шиворот на выворот. Я смотрю и хлопаю глазами. Вот так инспектор. Вот удружил. Возмущаюсь и узнаю, что у него на мать и ее пьянки, уже два десятка заявлений. Но прежний начальник не давал им хода, а он будет реагировать и обязательно сообщит об этом на работу матери. Вот так мужчина, вот так красавчик! Пробую возражать и оправдывать мать, а он мне. Почему я не в школе? Вру, говорю, что приболела. Он качает головой и говорит, что врать плохо. Даже такой красивой девчонке. Поднимается и уходит. Мне понравилось эта его фраза о красивой девчонке. Я, чтобы не было мне трепки, от матери, мигом собираюсь и мчусь в школу. Сказала, что опоздала из — за милиции. Проходит. И я до конца дня в школе. Учится мне, не хочется, совсем. Я вся в мыслях об этом. Ну и правду, скажите, как можно что — то учить после таких впечатлений? Меня не вызывают и слава богу. Временами я поглядываю на нашу отличницу, мою подопечную и думаю. Эх, вот бы я с ней…