Роузи Кукла - Уроки английского

– Ну, что? – Тревожно спрашивает мать. – Что, Наташенька?

Она так ожидает услышать ответ от своей врачихи Натальей Климентьевы, что навалилась мне на спину и даже не дает мне дышать. Врачиха пишет сосредоточенно что-то и, не поднимая головы.

– Да, ничего страшного. Подлечимся, и все будет еще, как и должно быть у взрослой девочки. И волосики на лобке и месячные. Так, что Ольга Петровна, когда вы говорите, сможете?

– Хорошо! Проходите остальных врачей и ко мне, выпишем направление, а там, деточка! – Это она, обращаясь уже ко мне. – Поедем и подлечимся! И станешь, как все, красавицей. Поняла меня, девушка!?

Вытянула меня из-под матери, поставила перед собой и ласково рассматривает.

– А ты? – Это она ко мне. Видно, что-то хочет спросить, как я поняла, но без матери. А потом к матери.

– Ольга Петровна, вы сходите пока в регистратуру и скажите, что это я попросила, пусть вам талончики выпишут, и вы сегодня побываете у врачей. Вы поняли? – Ну, идите, идите. Мне с теской моей переговорить надо, посекретничать. Ну, идите же! – Мать вышла.

– Ну, девочка моя, расскажи? Как ты и что, а главное, зачем так-то? И чем? А вот теперь не молчи! Я ведь могу рассердиться и тебя об этом спросить при матери. Ты так хочешь? Ну, что ты молчишь? Я же не дурочка с переулочка и все поняла, но матери твоей не сказала и если ты сама мне расскажешь, то и ей не расскажу. Я же врач и тайну твою сохраню. Я просто обязана! И что ты мне скажешь? Я тебя послушаю. Ты расскажи, а я пока у окна постою, подышу воздухом, перекурю.

Эх, черт, деваться мне некуда! И эта досадная травма и все это! И вот сейчас я ей не могу обо всем и даже под угрозами. Стыдно мне стало. Ой, как стыдно! И вот стою, словно голая и лихорадочно ищу, что придумать, что сказать? Пауза затягивается. Она приходит на помощь.

– Ну, ладно! Не хочешь подробности, тогда скажи, как давно? С какого возраста?

– Да? – Только и спрашивает, подавляя в себе интерес и делая лицо безразличным.

– Тебя, кто-то этому научил? – А потом, небрежно покуривая в форточку, уточняет подробности.

А я! Бе, да, бе! Стою и только бекаю. Блею от стыда и скромности. Голову опустила и тихо шепчу. Наконец она все поняла!

– Вообще так! Хочешь любить, детей родить, с этим всем заканчивай! И той тоже, подружке своей и напарнице скажи! Иначе худо может быть! Уж поверь мне, я таких насмотрелась красавиц! Они тоже, сначала, как ты, а потом тут сидят и рыдают. Просят помощи. А я, что, я же не Бог, что бы им все дать, как у всех баб. Тем более в таком возрасте! А с тобой мы еще поборемся. Если ты мне станешь помогать! Поедешь в санаторий, подлечишься и опять будешь, как пупсик, передо мной своей вагинкой сверкать! Только хватит! Слышишь! Хватит твоих глупостей! Все! Не бойся, иди, я никому ничего не скажу. Поняла. Все! Иди! С глаз долой, шалопутница!

Это я получила свой первый урок. И по делам мне досталось!

Но, сколько я потом не уговаривала Катьку заканчивать, она все на своем!

– Это у тебя так! А у меня все по-другому. Ты, как хочешь, а я буду так, как раньше. Не хочешь со мной, ну и не надо. Я прекрасно обойдусь сама. Пойдем, я тебе покажу кое-что! Ну, что ты? Подумаешь врачиха? Она так всех на понты берет, что бы раскалывались и все ей рассказывали.

– Ну, а ты? Ты ей? И, что? И про меня? Ну, спасибо, подружка! Вот удружила! Может ты ей и фамилию мою, и где живу? Ах, нет! Ну и дура же ты, Наташка!

А я стою и молчу. Она никогда так со мной не разговаривала и не вела себя. Все это время, что мы вместе проказничали она мне, Натусик, Наталочка, Лапушка!

А что вы хотите? Я ведь и сама не удержалась и стала пробовать. Не могла забыть этих ощущений. Она ведь и не соблазняла, но это я сама. Мне так захотелось этого! И потом. Запретно! Но оказывается можно, тайком, вдвоем! А это так напрягало, меня просто распирало. И я дождаться ее не могла. Приду со школы и жду, жду. Вылезу в окно и смотрю. Где она моя желанная? А она выйдет во двор, как глянет на меня, так во мне буря, взрыв! Я бросаюсь к ней, мчусь по лестнице, сломя голову, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. А потом, как договаривались. Дверь в подъезд нараспашку и стою в дверях, жду ее. А иначе нельзя, нас могут заметить! А она так спокойно идет, вроде бы просто так в подъезд. Только шаг, я на нее. Бросаюсь, целую в лицо, ищу губы. И все время ей.

– Я так жду, я хочу еще! Я схожу с ума, одна без тебя! – А потом, целую и чувствую, как она разгорается в ответной страсти.

А чтобы нас не застукали, мы спускаемся ниже, под лестницу. Там у нас дверь в подвал и мы, царапаемся этим ключом, и ждем, пока дверь откроется! А потом, потом взрываемся! Уже спустя полчаса, а иногда час. Холодно нам становится, и я, как не прижимаюсь к телу ее, все остываю и охлаждаюсь. Все! Теперь одеваться. А то заболею.

Но пока трясемся и цепляемся, путаемся в складках скомканной одежды, все нет, нет, а тянемся и целуемся. Иногда так и стоим. Наполовину одетые и все никак не может оторваться друг от дружки. Пару раз нас пугали. Это, когда в подвал шел кто-то за вещами. Мы прятались в темной нише, за ящиками и еще каким-то хламом и сидели, пережидали. Зато потом! И так неделями, месяцами. Стыдно признаться, но мы вместе с ней занимались этим, тем, что запретно было, но чем мы делились между собой. Я ей показывала, как я это делаю, а она мне. Я все ручками и пальчиками, а она таким, что когда я впервые это увидела, так у меня просто мурашки по коже. Оказывается, есть и такое и так можно! Но что она делала и как, и потом и меня приучала, я о том не рассказываю. Не в том суть! А просто дело в нас и наших попытках этот мир, взрослых исследовать. Исследовать так, как мы могли тогда, как его понимали.

И еще я вспомнила, что матери не было до меня никакого дела. Мне даже казалось, временами, что я не ее дочь и не нужна ей вовсе. Она уходила на работу, когда я еще спала, а возвращалась, когда я уже спала. Приходила, кралась, но это, если она была трезвая, а вот после выпивки ее, этих бесконечных банкетов и приглашений на открытия чего-то и где-то, чьих-то дней рождений, так это я сразу, же узнавала. По шуму и стуку, а иногда, и по басу мужскому.

И вот тогда я уже не спала, слушала. Слушала, как она игриво что-то щебечет ему, а потом моется быстро под душем и даже, при этом мурлыкает себе под нос какую-то модную песенку. Она топчется, ходит из комнаты своей на кухню и в туалет, но никогда не приоткроет дверь и не заходит ко мне, никогда не спросит, не поцелует меня, сонную. Она на своей волне. Ей, я знаю, этого так хочется! А потом! Потом начинается целое музыкальное представление. Она никогда не стеснялась меня, а с ними и подавно. Пока я малой была, она меня будила своими охами и ахами, криками. Иногда я заходила к ней в комнату и спрашивала ее, что же случилось? А она выглядывала, то из-под какого-то очередного своего дядьки или другой раз свешивалась под ним, но каждый раз я только слышала.