Роузи Кукла - Уроки английского

– А о чем, говорить? Что такого, почему ты свет не включишь? – А, она мне.

– Тише, ты! Тише! Лучше садись рядом. Да не бойся ты, я не кусаюсь. Села? Ага. Вот ты какая.

Обняла меня, к себе притянула и дышит в лицо, горячими вздохами и в самое ухо.

– Ну, вот, подруга! Ты мне лучше расскажи, что ты думаешь о сексе?

Я уже, когда к ней, когда туда шла, знала, что она не случайно меня к себе тащит. Знала, уверенна была, что она меня об этом и будет расспрашивать и просвещать. Не знала ведь, что и я уже подкованной была. Мать меня в этих вопросах с самого детства моего подковала. Поэтому я ей сразу же и как начала рассказывать, так она так и просидела неподвижно, слушая меня. А я уж и постаралась! И наврала ей и еще всякого наплела, чего было и не было. Она слушала и все время.

– Ну, да! Не может быть! Что? Что она? У него, говоришь, брала? И что?

А мне того только и надо и я ей, как знаток какой по сексу, вру, а потом поясняю. Она слушает и даже не замечает, как меня стискивает в своих крепких объятиях. А мне они, приятны! Странно? Но приятно, от ее внимания и того, что я чувствую, как мы с каждым новым моим рассказом все сближаемся и сближаемся. Обе, видать уже были тогда распутницами. Наконец она первой не выдерживает.

– Наташка! – И дышит тяжело, чувствую, что я ее своими рассказами завела. – Наташенька, милая! – Притянула, прижала меня одной рукой, а второй сначала по волосам, потом плечи, потом чувствую, лицо стала гладить.

Мне приятно так и я даже вздыхать стала. Сама ищу рукой и обнимаю ее горячее тело. Странно, пока сидели, то стали даже немного подмерзать, хотя и на матрасе, ватном, но все же, прохладно. А вот теперь, мне вдруг жарко стало и я почувствовала, что и она вся горячая. А мы уже повернулись одна к другой и уже обеими руками поглаживаем волосы, лицо, плечи. Она мне, тяжело дыша, тихо так, но очень взволновано.

– Дай свою руку.

Она своей горячей рукой берет мою руку и тянет вниз, к себе, а затем, я даже вздрагиваю от того, что мои пальцы касаются ее ног. Я не понимаю того, что она хочет от меня, а она ее еще к себе тянет. Мне неудобно и я ей.

– Мне неудобно.

– Тебе, что неприятно?

– Что, ты? Просто неудобно как-то.

– Что неудобно? Меня трогать?

– Нет! Тебя трогать приятно, а вот сидеть так неудобно. Ноги затекли.

– Тогда ложись. Ложись со мной рядом.

И потянула меня за собой, повалила на себя. Я уже на ней. Она мягкая, теплая, нежная. Чувствую, что ее какая-то дрожь донимает.

– Ты, что? Почему ты дрожишь? Ты, что заболела?

– Да!

– А почему ты мне не сказала?

– Не могла. Не решалась.

– А сейчас?

– Сейчас да!

– Что, да?

– Да! Заболела я. Тобой заболела!

Вот тебе, раз! Это как? Уже догадываюсь, что не прошли даром годы нашего детства и шалостей. Но все равно, переспрашиваю ее, надеюсь на что-то другое.

– Как? Как ты заболела? Я ведь не болею, не заразная! Я…

Хотела ей сказать, но тут осеклась, так как она мою голову руками обхватила, к себе притянула, сжала лицо руками и вот…

– Ты, что? – Шепчу ей. – Нам же нельзя. Мы же уже взрослые девочки, женщины и потом, ведь мы с тобой одинаковые…

– Дай мне свои губы, глупенькая, это же так приятно! – Шепчет она и опять касается меня своими горячими, обжигающими губами.

У меня все сбивается в сознании. И то, что так нам нельзя, что так не должно быть, что это неправильно, но уже в голове какой-то винегрет, все перемешивается и то, что мне этого хочется, и то, что это запретно и еще то, что мне так хорошо.

– Господи! – Шепчу я. – Катя, остановись, нам же так нельзя, ну что же мы делаем?

А сама вдруг стала искать в темноте ее губы и касаюсь их, горячих, влажных, ощущая знакомый до боли, с самого детства, запах ее кожи, волос, еще чего-то острого, нежного, захватывающего. Особенно запомнила, какая у нее кожа на лице. Мягкая, нежная, ароматная и такая, словно кожицей прикрыта, чуть шершавой, как у персика.

Ее руки отпускают мое лицо и скользят по плечам, талии. Я вся задыхаюсь просто от этих ее рук, они у нее такие сильные и в то же время такие нежные. А потом даже вздрагиваю от того, что ее горячие руки обнимают, а потом прижимают и ложатся сверху на мою попу. И от того во мне поднимается что-то и я ощущаю, как ее руки, горячие, настойчивые сдавливают крепко сразу обе половинки моей попки и тянут, сжимают. На меня наваливается такое, что я не знаю, что это, от чего так хорошо, что делать? Но это так приятно! Мне так хорошо от ее рук. Потом отмечаю, как ее руки тянут, задирают, затаскивают, комкают край платья, а затем, ее пальцы залезают и тянут за резинку трусиков, которая оттянулась на бугорках, между булочками торчащей попки. Я хочу ей сказать, что так нельзя! Что нельзя трогать мою попку! А уже тем более, нельзя тянуть с меня трусики. Но я только дышу учащенно, не в силах совладать с соблазном этих волнующих ощущений, касаний, растягиваний, сжатий долек своей плоти ее руками. С ужасом, с захватывающим меня диким соблазном я жду, жду ее действий, обнажения. И теперь уже жду, ставшей вдруг обнаженной и беззащитной попкой. И вот! Вот ее руки!

– Ох! Катенька, Катька! Что ты? Что ты делаешь, родненькая? Катька….

Шепчу я захваченная, сраженная наповал ее горячими и требовательными руками, которые тянут, сминают мои телеса, вместе с моей девичьей, наивной простотой и представлениями о сексе, взаимоотношениями полов. Я еще что-то хочу сказать, возразить, но уже сознание отключается само, тело переходит на инстинкты. И я, уже почти ничего не соображая, захваченная, стиснутая ее горячими руками отдаюсь ее воле и желаниям.

Потом она, вместе со мной переворачивается, и я оказываюсь под ней, тяжелой, горячей, мягкой. Ее руки ищут под кофточкой и врываются под нее, цепляются за комочки, нежных, чуть набухающих шариков груди, которые тут же напрягаются так, что у меня перехватывает дыхание и что-то внутри тянет, толкает тупо между ногами, внизу живота. С каждым ее сжатием, потягиванием желез груди, касаний соска внутри моего тела что-то так же отзывается, настойчиво, бесподобно, безжалостно напрягая, все что составляет, мое тело. Но вот, она отстраняется и надо мной нависает. Я не вижу ее, но чувствую, что ее рука двигается по моей выпирающей и костлявой грудине, потом по животу, который трепещет от этого, то сжимаясь, то расслабляясь и вот. Вот! О, мама!

– Катя! Катенька! – Шепчу, срывающимся и пискливым голоском. – Катенька! Постой! Прошу! Пусти! Не надо! Не надо туда!

Перехватываю и отталкиваю ее руку, которая уже коснулась лобка. Ее руки уходят. Уходят, покидают мое тело. Все. Теперь уже нет. Нет ее прикосновений. Нет этих чудных ощущений и мгновений.

– Ты обиделась? – Это я ей, в темноту. – Прости! Но я не готова. – Шепчу в темноту туда, откуда все слышу ее прерывистое дыхание. – Пока не готова. – Добавляю я, не совсем уверенная в том, что ее не обидела своим отказом. – Ты, обиделась? – Тишина. Сажусь, прикрывая задранным платьем голые ноги и подтягивая спущенные по ногам трусики.