Роузи Кукла - Уроки английского

И за драку и за кровь на постели, которую я сразу же отличила по цвету. То была моя кровь, после ее экспериментов со мной, а Сашка им все говорила, что это от того, что это мне нос разбили. К тому же у меня вдруг открылось кровотечение, и я не успела даже понять, как меня на скорой, и в больницу. Там я пролежала пару дней, и ко мне каждый день приходила Катька и долго ходила под окнами и в злобе бессильной все скрипела зубами и матюгалась. А потом, мать.

Тоже все повторилось. Меня все осматривали и все никак у них не получалось понять, чем это меня там изнасиловали. А Сашка пришла и сказала, что так я пролежу до тех пор, пока эти сучки не выедут из страны. Видимо они хорошо приплатили им всем. Потом Катька пропала. Пропала совсем. Я о ней спрашивала, но все никак не могла добиться, что, же приключилось и где она.

Когда меня выписывали, наша врачиха меня осмотрела и сказала.

– Ну, вот, ты уже и не девочка! Но не волнуйся так, все у тебя будет, как у той взрослой девочки.

А потом поправляется и повторяет, что как у той взрослой женщины.

А потом, как тогда говорит. Что мол, ничего страшного. Подлечимся, и все будет еще, как и должно быть у женщины. И мальчики и девочки. Я на нее, видимо, такими глазами взглянула, что она тут же поправляется и говорит.

– В смысле, рожать сможешь и мальчиков и девочек.

А потом, повернулась, выглянула из-за ширмы и матери.

– Ольга Петровна, ну что же вы так волнуетесь и стоите? Нет, вы садитесь. У вас все хорошо, у обоих. Вы поняли? И вас вместе выпишут, маму Олю беременную и дочку Наташку, тезку мою.

– Да, а вы слышали, что за история с этой сукой произошла?

Мать еще не поняла о ком это она, а я сразу же догадалась, о ком это.

– Так вот. Девчонка такая нашлась, можно сказать, мститель народный и этой Рыжей суке все там у нее склеила. Вы представляете? Это надо же, она так и улетела в Англию свою, с заклеенной намертво шахной.

– С чем, чем? – Переспрашивает мать.

– Ну, Ольга Петровна, вы, что же, не понимаете?

– Ага! – Торжествует и радуется мать.

– Так ей и надо, пусть помучается гадина и походит с заклеенной пидой!

Вот тебе и раз! Взяла мать и так просто, да и сказала!

А еще культурная, работница народного образования.

В аэропорту, где я сижу, с трех летним Андрюшкой на руках и Аркашкой, пятилетним сыном, мамкиным, ко мне приближается, улыбаясь во весь рот, до ушей ОНА! Катька!

Только уже и не Катька вовсе, а просто крупная, довольно прилично и модно разодетая женщина.

– Господи! Катька, Катюшка, родная!

Стоим посреди аэропорта, обнялись. К нам, от стойки регистрации, чуть ли не бегом, подходит Алешка, муж мой и говорит.

– А, старые знакомые! Ну, как же, как же, мы вас помним! Мы вас не забываем, правда, Наташа?

Потом мы с ней, вдвоем.

Ссунулись головами и шепчемся над рюмками коньяка в ресторане, куда она затащила меня. Она мне тихонечко все рассказывает и все о том и о том.

О нашей учительнице английского.

Говорит, что она уже замужем, за рубежом, только сейчас преподает там русский. Где-то там, замужем за бельгийцем, каким то, в Генте живет, уточняет.

А я ей.

– Ну, что же ты все о них, да о них. Сама ты как?

– А что, по мне и не видно? – Откидывает, полу шубки, коротенькой, норковой и мне показывает пальцы, все в кольцах, чуть ли не бриллиантах.

– Ты, что? Банки грабишь или…

– Или, или, любимая.

И кратко очень рассказывает о себе.

Она вышла замуж, за бывшего мужа дочери адмирала. Детей нет. Бог не дает.

– Ну, ты – Говорит. – Ее помнишь, прыщавую такую и шклявую, дочь адмирала с нашего дома. Она с ним, мужем практически и не жила, а вот ее папа, адмирал, ему все сделал, как папа настоящий. В бизнес свой пристроил, по продаже кораблей, а теперь он, мужик мой, ворочает такими делами. О-го-го! Какими. Ну и что же, что он гуляет.

Смеется!

– Я ведь тоже не ангел! Зэчка! А что, ты, обо мне разве ничего не слышала и не знаешь? Я после того случая стразу же знаменитой стала. И на зоне той меня ни то, что криком или пальцем, ни, ни. Меня так и звали там, знаешь как? Моментой! Ты, поняла?

Смеется!

– Я, знаешь, в каких там авторитетах ходила? Но это уже песенка спета.

А какие у меня были девочки! М-да! Закачаешься!

– Ну, а ты как? Нашла себе своего охранника? Это, что же, он такой? Никогда бы не поверила. И что, сын, семья, дом, быт. Ты этого хотела по жизни, тебе этого со мной не доставало?

Откинулась на спинку стула и смотрит на меня оценивающе, а потом грустно так.

– Прости, ты меня, как прежде разволновала. Я ведь так и осталась к тебе не равнодушной! А ты, что же думала, что я такая, сякая, б… тертая, перетертая, тебя забыла? Это я, то, Момента и тебя?

Но в это миг, я вижу, как к нам приближается муж, с детками.

– Посадку уже объявили и регистрацию прекратили. Прости, Катя, но нам пора.

– Эх, мужики! Ты даже себе не представляешь, как тебе с ней повезло!

А дай-ка я тебя на прощание поцелую, мою радость. А ну, отвернитесь! Детей, детей!

Так и улетаю, с ее отчаянным поцелуем на губах, с ними, моими родными и близкими и все еще долго смотрю на ее грузную и приземистую фигурку, над которой все время мелькает ее рука и машет мне, машет.

– Мама! А эта тетя хорошая?

– Очень!

– А почему же ты плачешь? Она что, тебя обидела?

– Ну, что ты! Я плачу от радости.

– А ты меня любишь? Ты, лю!

– Я вас, лю! Очень, очень!

– И папу? И Аркашку и бабушку?

– Да! Я вас всех, лю, и лю! Люблю всех вас и ее тоже, лю!

Белград, 2012