Роузи Кукла - Уроки английского

– Спасибо! Я как – нибудь сама обойдусь! – Сказала грубо и резко, дернула куртку, а она как прибита к стене, даже не поддалась.

– Это еще, что такое? А ну– ка, отдай!

– Зря вы так нервничайте. Вам нельзя.

– Что нельзя? Почему?

– Потому, что на таких красивых девушек все мужчины смотрят и не могут от вас глаз отвезти. Посмотрите, как они все на вас смотрят? Ведь вы же прелесть!

И я, как дура, оглядываюсь и вижу, что точно, правда! На меня все смотрят! Вот тебе, раз! Я так и застреваю, на полусогнутых ногах, с рукой продетой в один рукав куртки, а второй рукой беспомощно ищу в воздухе и никак не нахожу рукав куртки. А потом, раз! И я словно обволакиваюсь ей. Она приятно и почти невесомо, с его помощью, просто легко и воздушно садится на меня. Это так неожиданно, так приятно, что я теряюсь и по привычке.

– Спасибо.

– Пожалуйста, красавица.

– Ты, видела? Видела! А какой мужчина! – Это всю дорогу в номер мне говорит Катька. – Эх, если бы у меня было такое платье….

– Сдалось тебе это платье! Купишь себе, какое ты хочешь. Не это, а новое.

– Точно! Только бы нам заработать эти сто долларов!

Потом я все, как попка, стоя и повторяю.

– Корина будет работать индивидуально с каждой из вас, ведь это же международный кастинг!

Катька периодически выходит из номера и каждый раз так на меня смотрит, как будто бы она там сама конкурсантка и принимает участие в этом конкурсе. По ее довольному и сразу же ставшему такому нахальному, можно сказать, что развратному лицу я вижу, что все, что там происходит, ей нравится. У нее даже, после двух часов кастинга, взгляд поменялся. Сначала она все старалась их всех рассматривать, тех, кто сбился в очередь и нетерпеливо дожидался момента, пока я им не открою дверь и не пропущу в номер. А потом на ее лице появилось какое-то наглое и нахальное выражение, как у продавщицы, которая в детстве торговала в нашем магазине. Она пару раз все говорила мне, наклонившись к уху, что бы я сменила ее и зашла в номер, где шел кастинг, но я все время трусливо отнекивалась.

У меня в голове не укладывалось все это время, не вязалось все с тем, что было перед глазами и тем, что наверное происходило там. Тут все девушки, красивые, немного взволнованные, нетерпеливые в чем-то трогательные, словно их пригласили на конкурс бальных танцев, а там. Я даже затрудняюсь представить себе, что же там происходит. Но судя по Катьке, я догадываюсь.

Вся процедура занимает минут пятнадцать, иногда десять. Девушки поочередно заходят и я, за прикрытой плотно дверью все равно слышу только голоса англичанки и Сашки, которая ей тут же вторит. Потом наступает пауза минут на пять, а потом все повторяется. Ответы девушек я почти не слышу, только иногда немного нервный, осторожный смех. И так час за часом. Те, кто прошел в номер, и закончили, те выходят из номера, через запасной выход, в коридор, на лестницу и молча, спускаются, выходят из гостиницы. Я это процесс не отслеживаю, но все, же стала замечать, что не все девушки выходят во время, некоторые, непонятно где и как задерживаются. Я не понимаю, отчего так и стала наблюдать внимательнее.

Вот я запоминаю красивую и высокую блондинку, почти не накрашенную. Она зашла, но я как не стараюсь, не вижу, что бы она вышла, хотя следующие девушки все заходят по очереди. Наконец, через полчаса, минут через сорок, я вижу ее фигурку, которая довольно быстро мелькнула и тут же исчезла за дверьми запасного выхода. Смутно я начинаю догадываться, что с ней происходило там. И с каждой новой исчезающей надолго девушкой у меня все сильнее и сильнее начинает возрастать тревога. И за них и за себя и за все то, что там происходит и того, что я, Катька и Сашка, мы с ними, во всем этом участвуем.

Смутное беспокойство сменилось тревогой, потому, что я долго не вижу Катьку. До того, она выходила и затаскивала что-то в номер, выносила, а теперь ничего такого она не делала. Я все хочу узнать, но никак не могу оторваться от двери. Стою перед ней, как цербер и охраняю, как часовой на посту. Но вот вопрос, что я здесь охраняю? Этот вопрос все больше и сильнее мучает меня, но только кажущееся спокойствие и взволнованность девушек каждый раз успокаивают меня. Смотрю на них и думаю, что их заставляет сюда идти и делать то, что им говорит, какая-то англичанка и эта беспардонная Рыжая баба. И, главное, что они чувствуют при этом. Наверное, я не смогла бы. Нет, точно!

Я как не упиралась, но Катьке потребовалось выйти в туалет и надолго, так что меня вместо нее оставили у дверей, но уже внутри номера.

Я с волнением стояла, смотрела и слушала все, что происходило прямо передо мной и на моих глазах.

Вот она вошла, поздоровалась. Скромная, интересная. А сколько таких я уже видела! Она не броско и довольно скромно одета. На ней трикотажное, серого цвета, хорошо облегающее ее стройную фигурку платье, с тем же пиджачком, у которого почему-то две пуговицы оказываются не застегнутыми. Она села, немного нервничает и я это почувствовала. Я невольно за нее переживаю.

Англичанка сидит и спрашивает ее, старается расслабить вопросами о ней самой, о ее занятиях. Сашка сидит рядом и переводит все. Она рассказывает пару минут, а потом ее просят показаться. Не раздеться, а показаться, так я слышу Сашка ей переводит… Она, как и все другие девушки в тот день, сразу же начинает снимать с себя всю одежду, хотя ее об этом никто и не просит.

Делает это не торопливо, поворачиваясь и отвечая на другие вопросы. Я смотрю, и у меня невольно начинает сжиматься внутри что-то, так как она уже остается только в красивом и нежном белье, темно-фиолетового цвета. Я вижу, как ткань белья плотно прижала ее грудь, натянулись сверху на лобке, как обозначала упругие ягодицы. Она все еще медлит, смотрит, как бы ища ответ у них. Ну, что, хватит?

Я напрягаюсь от того, что переводит ей Сашка. Она переводит ей, что ее просят совсем показаться и подойти ближе к ней. И вот, я становлюсь невольным соучастником ее обнажения. Она ловко и быстро снимает с себя бюстик, и слегка наклонившись, переступая, сбрасывает трусики. Вот она! Обнаженная, красивая, немного смущаясь, стоит перед ней, сверкая своей, слегка подернутой темными волосиками пидкой. А, она ей, командует, говорит спокойно.

Потяни, раздвинь, покажи так, повернись, наклонись, еще потяни. Сильнее. И она, эта красивая, нежная девочка делает все это на удивление мне так легко и непринужденно, каждый раз сосредоточенно и с надеждой смотрит на нее. Как бы спрашивая ее, ну, что, я вот такая, подхожу вам?

Англичанка ее трогает, а девочка так и стоит. При этом я замечаю, как в комнате нависает напряженная тишина, и вот я слышу, как Сашка ей.

– А ты сможешь? Сможешь глубоко присесть и развести свои губки?