Мици Сцерето Валентайн - Дни и ночи «Элизиума»

Заботясь, чтобы все прошло безупречно, Томас на всякий случай захватил с собой дополнительный моток веревки, поскольку одного было бы недостаточно для осуществления того, что он запланировал на этот вечер. К его приходу дверь бунгало Моники, как он и ожидал, была не заперта, и, войдя в ее спальню, на арену сексуальных игрищ, он застал девушку в той же позе, какую множество раз наблюдал на экране монитора. Она лежала на просторном мягком ложе, хрупкая и прелестная в своей наготе; гладкие бледные ягодицы подрагивали в предвкушении предстоящего наслаждения. Серо-голубые глаза были завязаны шелковым шарфом. Опасаясь, что от перевозбуждения не продержится и минуты, Томас, прежде чем подойти к ее кровати, рукой удовлетворил себя, извергнув накопившееся семя. Лаская взглядом послушное тело Моники, он уже не сомневался, что устроит хорошее шоу. Он выдернул веревку из-под ее пальцев и связал ей запястья, как обычно делал Андре, конец веревки прикрепив к изголовью кровати на случай, если вдруг девушка почувствует, что входящий в нее пенис формой не похож на конический орган массажиста, и попытается снять повязку с глаз.

Томас не спешил, понимая, что это его первый и, наверное, последний шанс развлечься с Моникой. Несколько минут он кончиками пальцев гладил ее шелковистую кожу, с наслаждением вдыхая ее аромат, становившийся все отчетливее от его прикосновений. Ни разу в жизни он не обладал женщиной столь ослепительной красоты, и ему до безумия хотелось опробовать все три ее отверстия. Но время шло, и нетерпеливые возгласы Моники, молящей о наказании, побудили Томаса перейти к более решительным действиям. Ее мольбы стали настолько настойчивыми, что он был вынужден приложить ее ремнем, чтобы утихомирить, опасаясь, что на крики прибежит гостья из соседнего бунгало посмотреть, что происходит. К его удивлению, Моника, казалось, получила удовольствие от удара ремнем — она приподняла ягодицы, так что стал виден вибрирующий розовый бутон ее ануса с темной щелью влагалища меж пухлых половых губ.

В приливе возбуждения Томас потянулся к веревке, которую приготовил специально для этой встречи, утром сходив за ней на маленький причал на другом конце острова. Он все еще ощущал соленый привкус моря на губах. Веревка была грубее и шершавее той, что обвивала запястья девушки. Ее использовали для швартовки лодок. Хотя Томас сперва намеревался связать этой веревкой щиколотки датчанки, она вполне могла сгодиться и для другой цели. Томас поставил Монику на колени, опустив ее голову на подушку. Вздернутые ягодицы, покрасневшие от ремня, раскрылись в ожидании «наказания». Розовая ямочка между ними весело подрагивала, словно поддразнивая Томаса.

Сердце билось так часто, что Томас едва стоял на ногах. Он распустил моток наполовину, а второй конец веревки обмотал вокруг кисти и, замахнувшись, с хриплым возгласом хлестнул Монику промеж ягодиц. Девушка вздрогнула от неожиданности. С завязанными глазами она не могла видеть, что происходит. Однако когда веревка вновь хлестко прошлась по коже, оставляя багровый рубец, она, казалось, успокоилась и твердо держала позу.

Томас устроил Монике нещадную порку. Он целился прямо в анус девушки, с блаженной усмешкой глядя, как от каждого удара вздрагивают ягодицы и отверстие раскрывается, как рот голодного младенца, ищущего материнскую грудь. Он хлестал ее снова и снова, грубая веревка жадно лизала пульсирующий анус. Томас Бронски никогда не питал любви к этому зловонному отверстию. Он ухмылялся во весь рот, взирая с триумфом победителя на влагалище Моники, сочащееся жидким медом, в котором тонул трепещущий язычок клитора, и это преисполняло его еще большим энтузиазмом. Когда мышцы заныли от напряжения, Томас сложил один конец влажной веревки вдвое и стал вставлять его в расширенное отверстие заднего прохода Моники. С губ ее слетали приглушенные стоны. Томас старался засунуть веревку как можно глубже, раздражая шершавыми волокнами чувствительные стенки ануса. Когда же решил, что с Моники достаточно, он одним рывком вытащил веревку — девушка стиснула бедра в преддверии оргазма.

Не в силах долее сдерживать свой алчущий орган, Томас приспустил брюки и, раздвинув дрожащие ягодицы, ввел набухший член в разгоряченное анальное отверстие, едва не рыдая от счастья, ибо так долго ждал этого момента.

Моника с готовностью подставляла ему свой зад, предвкушая сладостный зуд, всегда сопровождавший вторжение пениса. Именно боль и дискомфорт доставляли ей ни с чем не сравнимое наслаждение, и именно поэтому она предпочитала этот вид коитуса. Поворачиваясь спиной к мужчине, Моника полностью отдавала себя во власть ему, абсолютно беззащитная и беспомощная. Однако на этот раз привычной боли она не почувствовала — проникновение пениса не вызвало дискомфорта, что было довольно странно, если учесть, что она сегодня несколько раз побывала у Андре, как и на протяжении всей последней недели.

На мгновение Монику охватило беспокойство — ей подумалось, не чересчур ли часто она занималась анальным сексом, и ей вдруг стало страшно, что муж может обнаружить ее постыдную тайну, хотя за все время, пока они были женаты, он даже ни разу не удосужился взглянуть на ее анус, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к нему. Когда она однажды, набравшись храбрости, предложила ему опробовать эту позу, он унизил ее, не стесняясь в выражениях объяснив, что считает эту часть тела нечистой и пригодной лишь для одной цели. Поистине, муж Моники был человек ограниченного воображения.

Благополучно проникнув внутрь, Томас пытался подражать движениям массажиста, с восторгом ощущая, как его тщедушный пенис становится как будто длиннее и толще внутри горячего эластичного прохода. Возможно, не настолько уж он был обделен природой, ибо чувствовал не только мельчайшие неровности на слизких стенках ануса, но даже микроскопические ворсинки, оставшиеся от грубой веревки. Вероятно, чтобы раскрыть свой полный потенциал, Томас нуждался в создании соответствующих условий — условий, которые он не мог воспроизвести лишь с помощью собственных рук. Судя по всему, Моника тоже была довольна: она вскрикивала при каждом глубоком проникновении, умоляя Андре — ибо полагала, что это был он — причинить ей боль. Разумеется, Томас был только рад угодить прекрасной датчанке. Крики боли возбуждали его, как ничто прежде, наполняя тем, чего ему всегда недоставало: уверенностью в своем сексуальном потенциале. Поэтому он осмелился пойти дальше того, что наблюдал в своей диспетчерской. Он вытащил член из ануса Моники, ладонями звонко шлепнул ее по приподнятым ягодицам и засунул несколько коротких узловатых пальцев в зияющий проход, после чего вновь вошел в нее.