Tasha 911 - Дверь скрипит, если…

Ты ткнул пальцем в серое пятно на потолке и признался:

— Снейп.

Гермиона проследила за твоим жестом.

— В смысле? Это все, что от него осталось, или как?

— Он приехал в квартиру этажом выше, и полтора часа назад я ползал на карачках по его паркету, вытирая лужи. Вместо приветствия этот ублюдок меня залил.

Подруга поморщилась. Ее всегда нервировало, когда вы с Роном говорили об учителях без должного уважения, даже о таких мерзких типах, как Мастер Зелий.

— Как он тут оказался? Никто же не знает, где ты скрываешься.

— Кажется, он явился не для того, чтобы надо мной позлорадствовать. Все это выглядит, как дерьмовое стечение обстоятельств, но я намерен все выяснить. В качестве извинений он пригласил меня поужинать, и я решил пойти.

— Тебя? — Гермиона, как и все окружающие, адресовала свой вопросительный взгляд «дыням». — Ты что, признался ему?

— Нет, конечно. — Даже само предположение о том, что ты мог поделиться с кем-то своим секретом, взбесило. — Представь, как бы он надо мной издевался! «Поттер, неприятности, в которые вы ухитряетесь попадать, убеждают меня, что на свете есть высшая справедливость». — Видимо, ты достаточно достоверно подражал профессорскому тону, потому что Гермиона рассмеялась. — Ну уж нет, для него я — безумная особа из квартиры снизу, немного похожая на парня, которого он не переваривает. Профессор чувствует себя виноватым и согласился меня накормить. Не думаю, что на всем протяжении ужина Снейп будет молчать. Хорошенькой девушке он может кое-что о себе рассказать. Я подумал, что это мой шанс задать ему хотя бы несколько вопросов. Ты же помнишь, как он орал в больнице, что скорее собственноручно сотрет себе все воспоминания, чем станет давать пояснения о том, что я видел в его прошлом. После того как я дал показания в суде и убедил Совет попечителей Хогвартса считать его полноправным директором и выплачивать положенную пенсию, он прислал мне вопиллер с искренним заверением: «Поттер, я лучше умру, чем буду облагодетельствован вами! Не смейте вмешиваться в мою жизнь!» Признаться, я отстал от него только потому, что этот идиот, лежа в Святого Мунго, выглядел таким отчаянно злым, что я решил: ему и в самом деле может хватить ума отравиться. — Ты довольно потер руки. — Но сейчас-то он не видит во мне угрозу. Я решил, что если это единственная возможность пообщаться с ним, я должен забить на свои страхи.

Гермиона снова вздохнула.

— Даже не знаю, что сказать, Гарри. С одной стороны, наверное, хорошо, что ты впервые назвал это тело «хорошенькой девушкой» а не «долбаным уродством», как обычно. Я рада, что тебя хоть что-то интересует достаточно сильно, чтобы вытащить на улицу, даже если это Снейп. Только такая выходка заранее кажется мне опасной и глупой. Как думаешь, что с тобой сделает профессор, когда правда откроется? Твое состояние — последствия действия зелья. — Она ткнула пальцем в потолок. — Там — лучший Мастер Зелий, которого мы знаем. Может, засунешь свою гордость сам-знаешь-куда и просто попросишь его помочь? Раз уж даже Слагхорн и куча колдомедиков признали собственную беспомощность…

— Старик не признал, — заспорил ты.

Декан Слизерина не был симпатичным человеком, но, по крайней мере, он единственный не разводил руками, а вселял в тебя надежду. «Дорогой Гарри, необратимой магии не существует. Нужно время. Раз все известные нам методы не дали результата, внимательно следите за своим новым телом. Фиксируйте все, что с ним связано, и, возможно, мы найдем подсказку, как решить ваши проблемы». Ты поверил. В первый год после своего побега ты старательно заносил в специальный дневник все свои неурядицы. Писал о том, как в дни месячных болит живот и наливается грудь, а соски становятся чувствительными, и приходится носить лифчик даже ночью, потому что иначе ты возбуждаешься и делаешься ужасно раздражительным. Только все это не имело никакого смысла, ведь твои мозги не принадлежали женщине, и чувствовать себя в чужом теле было противно и неловко. В конце концов, заметки свелись к одному: «Все еще девушка». Не то чтобы ты сам сдался… Просто не хотелось провести жизнь, измеряя линейкой собственные волосы, а ужиться с новым телом было невозможно. Оно никак не укладывалось в планы на будущее и представления о личном счастье.

Потому что когда любимая девушка брезгует тобой, заявляя: «Слушай, ну я же все-таки не лесбиянка. Давай подождем, пока все изменится», — это больно. Ты мог бы согласиться, если бы знал, сколько придется ждать, а пока искал подтверждение тому, что она любит тебя любым. Лез целоваться и обниматься чаще прежнего. Это не было проявлением твоих новых эмоций, просто хотелось заботы и понимания. Ты видел, как ее коробило, но не мог остановиться. Принудил ее однажды признать: «Я люблю Гарри Поттера. Не это». Тогда все стало ужасно плохо. Ты — какой-то недочеловек для той, кого так хотел впустить в свою жизнь. Больше не любимый мужчина, а мерзкое непонятное «это».

Почему вместе с телом не изменились твои мысли и чувства? Как бы все было просто, если бы ты ее больше не хотел и начал заглядываться на парней. Но увы… Все твои желания принадлежали Гарри Поттеру, который хотел жениться именно на Джинни Уизли и готов был повеситься, когда она категорически отказалась встречаться с его вагиной.

— Послушай, в любом случае обманывать Снейпа — плохая идея.

Ты покачал головой.

— Не бойся, он ничего не узнает. Начинай подыскивать мне новое жилье. Я встречусь с ним один раз, немного поговорю, а потом исчезну из его жизни, как он тогда смылся из магического мира. После того, что я рассказал о нем в Визенгамоте, Снейп никогда не согласится помочь. А терпеть унижения еще и от него я не намерен.

Гермиона нахмурилась.

— Гарри, то, что ты на кого-то обижен, не значит, что все вокруг будут причинять тебе боль. Поверь, Джинни до сих пор очень раскаивается.

— Пошла она на хрен со своими извинениями. — Злость — плачевный итог любви. Ты это понимаешь, но с каждым днем сердце остывает все сильнее. Плохое вспоминается, хорошее вычеркивается, и с этой тенденцией ничего не поделать. — Я — девка! Как бы мне ни хотелось игнорировать этот факт, ни черта не выходит. Я писаю сидя, у меня есть большие сиськи, а ее это не возбуждает. Любовь без всякого подобия на секс оказалась для нее неприемлема. Джинни дала мне понять: плевать она хотела на то, что внутри я по-прежнему Гарри.

— Это сложно принять.

Гермиона старалась оправдать подругу, и это тебя в ней бесило. Джинни, когда-то любимая, а теперь фальшиво страдающая сучка, ни разу не явилась сама. Не сказала: «Гарри, я виновата, что не смогла тебя поддержать. Давай будем стараться сохранить наши чувства, даже если ты до конца дней станешь носить юбки. Я ведь люблю того, кто заперт в этом теле, и мы все на свете будем преодолевать вместе». Ты ждал этих слов долго. Пичкал свое дурацкое, еще на что-то надеявшееся сердце разного рода ложью. Даже когда сказал: «Может, мне лучше уйти, чтобы тебя не нервировать?», — а она в ответ промолчала, еще верил: ваши главные слова будут найдены. Но Джинни просто отвернулась, глядя в окно. Нет, до того, чтобы помочь тебе собрать вещи, не опустилась.