Андрей Прокофьев - Цена свободы. Дверь через дверь

Эта книга посвящается Попову Михаилу Александровичу, профессионалу своего дела, врачу скорой неотложной помощи, моему хорошему, доброму другу, безвременно оставившему нас в тяжелый 2020 год. Вечная память. Всегда в моем сердце.

Осторожно ступая, оставив автомобиль на уже привычном месте, Возков оказался возле развалин здания технологического института. Размокшая от дождя земля затрудняла спуск вниз. Дважды Возков вынужден был остановиться, найдя рукой единственную опору в виде тонкой ветки тальника. В точь-точь так, как было тогда, было много лет назад, когда он и его друг Феликс обнаружили то, что изменило всю жизнь, что прежнею, что настоящую, и то, что должно изменить будущую жизнь. Только теперь ни для него одного, ни для друга Феликса, а для всех них, всех без всякого исключения.

Глухо, отрывисто стучало сердце. Трепет, пришедший в голову из дождливого сумрака, наполнял сознание, не принося с собой положенного волнения, а лишь заявляя о себе, о своем присутствии, и обозначая этим, что встреча состоится, её нельзя избежать, от неё нет нужды прятаться.

Потребовалось три минуты. От старой наполовину разрушенной стены тянуло влажностью. Битый кирпич, перемешанный с землей, позволил ногам обрести твердую опору. Оставалось закурить. Оставалось дождаться, когда, нарушая всё возможные грани реального, через ржавую металлическую дверь появится человек, с которого всё началось, человек – пророк, человек – мессия, но самое главное, – тот человек, с которым Возкову предстояло поменяться местами, предстояло занять его место, чтобы самому стать, и пророком, и миссией, и идолом нового мира, который так же, как и тогда, тридцать три года назад, находился по другую сторону старой заржавевшей двери, через проход, через еще одну дверь.

Дверь через дверь. Всего лишь небольшой промежуток, который вся жизнь, больше, стоит открыть, и он вместит в себя миллионы жизней.

Кажется, бесконечными были истекшие минуты. Кажется, остановилось само время. И необходимо всего лишь мысленно перевернуться с боку на бок, посмотреть на расположенные прямо перед глазами цифры часов, понять: еще есть целых два часа, всё сейчас происходящее сон, застрявший между прошлым и будущим, он никуда не уйдет, никогда не покинет сознание.

Если только поддаться. Если поверить влажному мареву и полностью отрешенной атмосфере.

“Нет, не сейчас, всё то, что было уже пройдено” – передернул сам себя Возков, и сразу после этого начала открываться дверь.

Кровь остановилась. Сдавило дыхание. Егор Свиридов смотрел на Возкова, без всякого удивления. Он ожидал, он знал, он чувствовал. Только вот глаза, в них не было ничего общего с теми глазами, которые уже видел Возков, тогда еще просто Влад, тогда, когда одиннадцать прожитых лет плохо различали контрасты и нюансы скоростного потока.

В тех глазах была доброта, умноженная на целеустремленность и уверенность, без примеси превосходства и тщеславия. Они светились малообъяснимым ликованием, в них, как в зеркале, отражалась убежденность в праведности выбранного пути. Даже в те страшные минуты, когда, наблюдая за Егором со стороны, под крышей всемогущего управления госбезопасности, видя его избитым и раздавленным, даже тогда, не было того, что предстало перед Возковым сейчас. Эти глаза, они были не просто лишены всего прежнего, они излучали противоположное. Злость и превосходство. Надменность и расчет. Время, дополнением ко всему этому. Неестественно глубокие морщины, укравшие еще десять лет. Снизу скривленный рот, потерявшая упругость кожа на щеках и шее.

– И почему-то я не удивлен нашей встрече, господин следователь – лукаво улыбаясь, произнес Свиридов, сделал он это громко, что эхо на целую секунду застряло между развалин кирпичного здания.

– Я бы удивился – ответил Возков, стараясь не выдать того, что он испытывает ощутимое внутреннее напряжение.

– Вы имели возможность удивиться во время нашей первой встречи. Я не слежу за календарем, могу предположить, что это было вчера – смех прорывался сквозь слова Свиридова.

– Позавчера, но я ожидал вас увидеть. А если удивился, то только тому, что вы заметно изменились, и я сейчас не о внешности – к Возкову стало возвращаться самообладание, пока частично, но от головы отхлынул сильный прилив жара.

– Вы проницательны, впрочем, и раньше вам было этого не занимать – произнес Свиридов, и только сейчас на его лице появились смутные тени сомнений, секунда догоняла следующую, пришла еще одна, еще одна, составляя общее, рождая неизбежную паузу.

– Теперь вы удивлены? – спросил Возков, видя, что Свиридов впал в некоторое недоумение.

–Вы, вы тот мальчишка, конечно, как я сразу не смог догадаться. Вы не Виктор Андреевич, вы его сын. Вот почему тогда наш разговор затянулся. Признаться, вам удалось поставить меня в неловкое положение – не скрывая интереса, что в голосе, что в выражение лица, говорил Свиридов.

– Всё это так, но обстоятельства изменились. Теперь мы с вами поменялись местами – четко и уверенно, заметно жёстче, произнес Возков.

– Нет, зачем вам это. Разве вам недорога память, разве вам безразлично дело вашего отца – всё более изумленно говорил Свиридов.

– А вот здесь, вы господин Свиридов ошиблись. Мне очень дорога память об отце. Мне еще дороже смысл и суть прожитых лет, и вот поэтому, сейчас мы с вами не будем делать одно дело. Ведь на это вы рассчитывали? Не самым сложным казалось вам, сделать то, что когда-то сделали сотрудники госбезопасности. Но не до конца, малость ошиблись, а может кто-то из них захотел ошибиться специально. Всё ведь частность. И для вас сейчас частное определяет больше, чем то, за что вы не пожалели собственной жизни, вместе с ней, жизни своих двенадцати последователей – как можно спокойнее говорил Возков, будучи уверенным, ощущая, что это именно то, зачем ему было необходимо оказаться здесь, зачем был необходим этот разговор.

– Нет, ничего не сможет мне помешать. Я не для того вернулся вновь, чтобы вы или кто еще открыли двери настежь – этому не бывать. Я явился не для того, чтобы умереть вновь, не для того, чтобы воскреснув, заново отправиться в небытие. Вы знаете, что это? Вы имеете об этом хоть какое-то представление?

Зачем было обманывать самого себя? Ведь ничего стоящего и даже хоть как-то приемлемого не получалось. Сколько ни старался, сколько ни отдавал этому занятию времени, ничего не выходило. И это терзало, мучило, и не было объяснения, каким образом появился этот превосходный роман. Написанный его почерком, в его тетрадях, в его комнате, но с одним исключением. Ему всего лишь снилось, что он работает над книгой. Снилось несколько ночей, кажется, три. Может больше, но точно, что случились эти ночи одна за другой в последней декаде сентября. Дальше необычные события уступили своё место скучной повседневности. Так пролетели две недели.