Виктория Абзалова - Фантазм

Мужчина пожал плечами.

- Ничего не бывает сразу!

- Я подожду… - негромко вставил Айсен, вызвав еще один сокрушенный вздох.

- Айсен, послушай меня! Своего слова я назад никогда не беру! Ты вправе полностью решать за себя сам.

От слов, что и у него есть какое-то нерушимое право, юноша вытаращился на господина, забыв о должном почтении.

- Хочешь вернуться к Фейрану - я помогу вам встретиться. Но знай, - Кер остановился напротив, - что другое мое предложение тоже в силе. Ты вправе в любой момент сказать, что изменил свое мнение: тогда я не только сниму с тебя ошейник, но помогу освоиться в новой жизни. Я клянусь, что тебе нечего бояться!

Сказано это было спокойно и обстоятельно, тоном, которому невозможно было не верить.

- Господин!! - одним движением потрясенный до глубины души Айсен оказался на коленях, благодарно прижался лбом к ладони, поцеловал: слов не было.

- Будет! - господин Филипп немедля поднял его, ласково пожурил. - Отвыкай! Мне достаточно обычного спасибо.

Что в том такого? Он либо немного поможет брату в его запутанной ситуации, либо: римские патриции веками держались на верных и предприимчивых вольноотпущенниках. Ежели Айсен не оправдает одних его надежд, то уж пристроить его к делу можно будет всегда!

- Спасибо, господин! - лилейные до того щеки распустились розовыми бутонами румянца, опять не к месту разбудив в мужчине почти отцовскую нежность.

Почему почти? Алан всего на два года младше этого мальчика. А Фей даже старше и уж гораздо жестче.

- И господином не зови. Я для тебя, как и для всех своих людей, метр Филипп.

- Да, метр, - Айсен из-под ресниц бросал на него обожающие взгляды.

Не все сразу! - в который раз напомнил себе купец.

В делах торговых, во всяком случае, эта заповедь оправдывалась сполна. Так не в том ли беда, что один из двоих не сознает, а второй не понимает, не ценит преимуществ, которые дает самый могущественный лекарь - время?

Что ж, порою там, где спит провидение, именно воля человеческая должна определить развитие событий…

Пусть будет так! Ради справедливости Божией и всех нас.

Растянувшееся из-за капризов погоды плавание, пошло Айсену на пользу. И дело было даже не в том, что юноша очень быстро поправился, совсем не страдая от качки: мальчик буквально преобразился!

Даже Филипп не уставал удивляться столь значительным переменам в юноше за короткое время, хотя и понимал их причину: Айсен словно губка впитывал в себя отношение окружающих, - оно было неизменно ровным и теплым, и исстрадавшееся сердечко наконец успокоилось, поверив, что здесь его не предадут.

Мужчина держал его при себе, стараясь дать почувствовать, что мир отнюдь не ограничивается четырьмя стенами и хозяйской кроватью. В конце концов, от обилия впечатлений Айсен терялся, обо всем забывал, вбирая в себя широко распахнутыми глазами окружающее разнообразие людей и событий: оказывается, мир действительно куда как неплох, если знать, что ты не один в нем!

Постепенно, юноша перестал прятаться от людей, заливаясь ярким румянцем от любого обращенного к нему слова. Особенно после того, как убедился, что даже несмотря на ошейник, по-прежнему «украшавший» его горло, никто не торопится исподтишка поглумиться над ним, обозвать чем-нибудь нелицеприятным, - раз уж не может попользоваться, по меткому выражению Магнуса, «по назначению», - а все взгляды, направленные на него были исключительно доброжелательными.

Наоборот. Странно, но вплоть до самого последнего прощелыги, с которым в кости играть никто не садился, вечная головная боль в портовых кабаках, - команда сообща взяла парнишку под негласное покровительство. Возможно потому, что инстинктивно они чувствовали его уязвимость: казалось, тронь мальчишку неосторожно и сломаешь. А от окриков, громогласных и крепких словечек парень первое время бледнел и шарахался, обмирая.

Можно было бы посмеяться над подобной скромностью и пугливостью, да только все видели и в каком состоянии паренек попал к купцу впервые, и каким его забрали от рыцаря, который к тому же едва не своротил челюсть Луи, - а Луи был свой! Так что непонятным образом и незаметно для себя, Айсен тоже оказался в кругу всеобщей поруки.

Неявные и скупые знаки внимания этой просоленной братии, не бросались в глаза, однако оказывали не менее исцеляющее действие, чем ежевечерние беседы с самим арматором, изъявившим желание обучать юного раба искусству шахматных сражений - несомненно, только с той целью, чтобы скрасить себе однообразие морского путешествия… Игра способствовала развитию мышления, а заодно давала возможность ненавязчиво учить юношу языку, который ему предстояло слышать в новом доме.

В последнем помогал еще и Клеман, с молчаливого одобрения Кера ставший Айсену почти постоянным опекуном. Саза в их распоряжении не было, его заменила гитара, под сопровождение которой Луи с азартом выдавал фривольные песенки и едкие куплеты. Филипп смотрел на это хулиганство сквозь пальцы, изредка несерьезно хмуря брови. Пусть! Шалость - шалостью, главное, что он при этом тормошил юношу, не позволяя сосредотачиваться на страхах, отвлекая от беспокойства о том, как его примет семейство купца, и исподволь приучая держать себя свободнее, смелее, не боясь отвечать на разговор чем-нибудь кроме «да, господин» и «простите, господин».

Или хотя бы заставляя поднять взгляд от пола и улыбнуться.

А улыбка у него была просто замечательная! Немного робкая, правда, и от того, еще больше напоминающая проглядывающий сквозь серую хмарь солнечный лучик.

Безошибочным чутьем молодой человек уловил еще один способ продемонстрировать Айсену перемены в его жизни. Он первым позаботился переодеть юношу в новое, европейское платье, заодно постаравшись, чтобы в его распоряжении оказались не только единственные штаны и рубаха с чужого плеча. Покрой куртки прикрывал ошейник, так чтобы приниженное положение мальчика не слишком привлекало к себе внимание.

Разумеется, речь не шла о роскошном обширном гардеробе, к тому же Айсен привык держать себя в чистоте и опрятности и принял изменения естественно, испытывая неудобства лишь от непривычной обуви.

Еще неизвестно, узнает ли Фейран вообще своего котенка, когда увидит! - усмехался про себя Филипп. Он сам не узнавал в стройном, скромно одетом, стеснительном и молчаливом синеглазом юноше забитое, замученное существо, которое не так давно отвоевал у всяческих «хозяев».

Конечно, внешние перемены это только начало, но и они уже обнадеживали!

Важнее же всего было то, что юноша все-таки сохранил способность открыто тянуться в ответ на доброту и смотреть вокруг с надеждой. Этот бледный росток, упорно пробивавшийся сквозь толстую корку грязи, сколько бы его не топтали, сейчас напоминал хрупкий молодой побег: чего проще, неловкого движения хватит, чтобы обломить. Но дай ему опору, чтобы стебель окреп, - и деревце вытянется, подымется, распустится нежным вишневым цветом…