Дэвид Галеф - Плоть

Но все же это был ужин на шестерых, а не романтическое свидание при свечах для двоих, поэтому разговор вернулся в более спокойное и безопасное русло. Никто не прост так, как, может быть, кажется, вставил я, а Сьюзен вспомнила свою кузину Бетти, которая тоже была намного сложнее, чем это казалось, но, быть может, это был не самый лучший пример, потому что со временем у Бетти развился такой тяжелый маниакально-депрессивный психоз, что ее пришлось госпитализировать и поместить в психиатрическую лечебницу. Как бы то ни было, рифы удалось обойти, и разговор закончился в гостиной тем, чем и должна была закончиться беседа жильцов съемных квартир, — обсуждением рынка недвижимости.

Макс и Мэриэн сели в кресла лицом друг к другу и продолжили обсуждение взаимоотношений полов. В один из моментов их содержательной беседы им вздумалось, как мне кажется, сравнить мужские и женские ноги. Они поставили свои ноги рядом, поддернули штанины и принялись рассматривать ее полную, белую, матово поблескивавшую голень и его — загорелую, жесткую, со вздувшимися икроножными мышцами. Макс положил ей руку на колено, и они понизили голос. Я перестал их слышать и потерял нить разговора: и так я очень часто слышу и вижу то, что отнюдь не предназначается для моего слуха или зрения. Джина говорила о пристройке к дому, а Стенли объяснял, как рабочие будут это делать, Сьюзен живописала свои мечты о доме — таком, какие строили в незапамятные времена — до войны Севера и Юга. Вечер закончился около десяти. Мы проводили Пирсонов до двери. Я думал, что Макс вернется к себе — на соседнее крыльцо, но, должно быть, они о чем-то договорились с Мэриэн, так как вместе направились вверх по холму к ее машине.

Сьюзен схватила меня за руку — она всегда так делала, когда хотела поведать мне что-то важное.

— Это была судьба.

— Угу. — Я в это время думал, какой тип волокиты являл собой Макс. Он был очень откровенен, впрочем, как и все волокиты.

Мы стояли в дверях, и прохладный воздух улетучивался из квартиры, бесследно растворяясь в теплой влажной мгле. Мы видели, как Мэриэн открыла дверь для Макса: женская галантность? Видели, как он сел в машину, как Мэриэн обошла автомобиль спереди и села за руль. Сьюзен обвила меня рукой, и так мы стояли, прильнув друг к другу, пока Мэриэн и Макс не исчезли на красном «камаро» во влажной черноте ночи.

Несколько дней спустя я видел, как Макс, нажимая на педали, ехал на своем коричневом «грузовике» в сторону Вилла-Флэтс; к багажнику желтым эластичным шнуром был привязан букет красных цинний. В том квартале, насколько я знал, жили многие наши факультетские преподаватели, и в их числе Мэриэн. В эти выходные красный «камаро» Мэриэн приезжал на ужин — но не к нам, а к соседу. Макс, должно быть, готовил что-то совсем необычное, ибо часом позже на его кухне раздался такой взрыв, что весь наш блок затрещал по швам. Я представил себе, как они ужинают при свечах, вообразил, как они сравнивают свои голени, а потом переходят к более интимным анатомическим структурам. Но, как подметила Сьюзен, красный «камаро» не остался на ночь.

Правда, я видел, как они вместе шли в кино, но, учитывая, какое барахло показывали в нашем местном кинотеатре «Синема-3», это скорее был повод и прелюдия, нежели настоящее кинематографическое переживание. Макс и Мэриэн переживали то, что в нашей средней школе называли «любовь до гроба — дураки оба». Это было, конечно, вовсе не удивительно, но они действительно оказались необычной парочкой. Для начала они часто и громко ссорились. Обычно их споры и ссоры касались половой принадлежности, причем часто они решали, кто из них к какому полу принадлежал. Макс ухитрялся так представлять свои аргументы, что совершенно верное утверждение могло обратиться в полный абсурд и наоборот. На самом деле, я думаю, Мэриэн осталась с ним только потому, что рассчитывала победить и оказаться наверху — если не в споре, то хотя бы в постели.

Первое доказательство того, что Мэриэн делит ложе с Максом, явилось не в виде протестующих диванных пружин, а в виде протестующих голосов в спальне Макса. В тот день я допоздна засиделся в кабинете, снова и снова переписывая один параграф своей статьи о синекдохе и метонимии у Джойса. Люди очень часто путают целое с его частями или части между собой — таков мой взгляд на жизнь. Если я пишу об этих явлениях в литературе, то это называется научной работой. Когда я в ударе, то могу писать хорошую научную прозу, но в этот день мой ум блуждал очень далеко от метонимии Джойса. Я лишь усугублял свою неспособность что-либо написать, отказываясь сдаться, и не столько лепил параграф, сколько насиловал его. Сьюзен благоразумно удалилась в спальню с романом Эйна Панда. Мне было приятно, что она стала больше читать, — независимо от того, какие тексты она выбирала.

Третий раз за пять минут я уже был готов плюнуть на статью, когда в спальне сильно хлопнула дверь. Из-за стены этот звук казался похожим на приглушенный кашель. Напротив, голос Мэриэн был слышен очень отчетливо.

— Это же замещение, — вещала она. — Это оправдание, как мне кажется.

— Замещение чего, секса? — Макс издал издевательский звук, как это принято в Бронксе, но не столь открыто. — Черт, я думал, что женщины любят мужчин в форме.

— Да, я люблю мужчин в форме. Но скажи, почему ты занимаешься этим каждый день?

Как я понял, речь шла о поездках Макса на велосипеде, а не о мастурбации. Я перепутал части. Хотя, надо сказать, Макс неукоснительно занимался и тем и другим.

— Это привычка. Разве у тебя нет привычек?

— Есть, но я отношусь к ним более гибко.

— Но мне это еще и приносит пользу. Тренирует мою сердечно-сосудистую систему.

Послышался какой-то извращенный вздох, и я понял, что Макс зло втянул в себя воздух.

— Гм. Знаешь, мне нравится твоя грудь.

— А мне твоя.

— Спасибо, но знаешь что? Я могу потерпеть и похудеть на десять фунтов.

Я непроизвольно кивнул компьютеру. Почти все женщины думают, что им надо похудеть на десять фунтов. Сьюзен сказала мне об этом вчера. Когда я уверил ее, что она прекрасно выглядит — то же самое сейчас говорил Макс, — то получил ответ, который слышал теперь от Мэриэн.

— Ты говоришь так только для того, чтобы меня успокоить.

— Нет, совсем нет. — В голосе Макса послышалась горячность, способная пробить стены. — Но может быть, похудев, ты будешь лучше себя чувствовать.

— Что ты собираешься делать? Нет, не… О-о-о.

Это заключительное «о-о-о» повисло в воздухе, как жалобный стон. Прошло несколько секунд, и за первым стоном последовал второй, немного тише.

Диалог стал невнятным. Речь шла о езде, но сомневаюсь, чтобы это относилось к велосипеду. Язык тела трудно читать из-за непрозрачности стен. Кроме того, я почувствовал себя вуайеристом, точнее, даже одитьеристом, я сохранил данные на компьютере и на цыпочках вышел из комнаты. До меня вдруг дошло, что если я слышу их, то может быть верно и обратное.