Дэвид Галеф - Плоть

— Это тмин, — сказала Сьюзен, втянув воздух крошечным, как пуговка, носиком. — Тмин и красный жгучий перец. Наверное, он делает чили.

Каждый день ровно в половине четвертого Макс садился на свой гоночный велосипед и летел в сторону озера Сардис. Обычно он катался около часа и возвращался в потемневшей от пота футболке. Однажды Сьюзен высказала ему свою озабоченность насчет дорожной аварии, но он в ответ молча показал ей свой шлем, черный пластиковый полумесяц с пенопластовой подкладкой. На нем красовалась этикетка, гарантировавшая безопасность владельца.

Шлем не произвел на Сьюзен никакого впечатления.

— Но что будет, если какой-нибудь пьяный студиозус врежется в вас на своей машине?

— Студенческое пьянство? Здесь? — Он напустил на себя то, что можно было назвать Видом Полнейшей Респектабельности. — Я шокирован, мэм, просто шокирован.

— Но вы все же будьте повнимательнее на дороге.

— Гляжу в оба.

С этими словами Макс исчез в квартире. Послышался звук льющейся в душе воды. Потом он включил Национальное государственное радио и принялся слушать «Все учтено», мы тоже это слушали, упиваясь неожиданным стереоэффектом от прослушивания в двух квартирах одновременно. По большей части это был образцовый сосед, который тихо и старательно работал, готовясь к осеннему семестру. Компьютер он поставил в передней комнате и много времени проводил перед монитором. Он ездил на велосипеде в библиотеку и в супермаркет и каждый день, также как и большинство профессоров и преподавателей, встав рано утром, заглядывал в почтовый ящик.

У кафедр истории и английской филологии был общий буфет в Бишоп-Холле, и я привел его туда, чтобы познакомить с некоторыми сотрудниками нашего факультета. Мне показалось, что со многими из них он уже знаком. Получилось так, что там была только наша компания, у которой болтовня за чашкой кофе постепенно перешла в обсуждение положения с местной недвижимостью. Мелвин Кент, похожий на гнома джентльмен, от манер и специальности которого веяло высоким Средневековьем, протянул Максу руку. Его примеру последовал и Боб Хаммер, который изо всех сил делает вид, что занимается какой-то важной лингвистической проблемой, хотя на деле интересуется наблюдением за повадками птиц.

— Очень рад познакомиться с вами. — Макс делал успехи в постижении местных обычаев.

С противоположного конца буфета раздался пронзительный громкий голос, поданный Франклином Форстером, недавним переселенцем из Новой Англии, видом и манерами похожим на медведя. Его конек — американская готика; видимо, этот интерес предполагает у его носителя угрожающую внешность вкупе с пышной бородой, хотя и в сочетании с высоким жалобно-ворчливым голосом.

— Вам уже дали кабинет, мистер Финстер?

— Да, в Бондуранте.

Франклин окинул всех нас взглядом, в котором проглядывало искреннее соболезнование по поводу тяжкой утраты. Бондурант был закутком кафедры социологии и считался местом ссылки. Мой кабинет, кстати, находится там же.

Макс продолжил:

— Собственно, я не собираюсь проводить там много времени: работаю в основном дома.

Франклин одобрительно кивнул, обнажив кривые желтые зубы.

— Я слышал, мистер Финстер, что вы человек неженатый.

Это замечание вызвало у многих подавленный смешок. Франклин, которому давно перевалило за пятьдесят, недавно женился в третий — или это был уже четвертый? — раз. Как бы то ни было, он второй раз женился на своей студентке, и мы все немного жалели эту женщину. Бывают моменты, когда такое подкрепление отношений учителя и ученицы выглядит вульгарным и отталкивающим. Мы бы испытывали еще больше сочувствия к крашеной блондинке по имени Джейн, будь она меньше похожа на самого Франклина.

Тем временем Сьюзен решила пригласить Макса на ужин, но не собиралась делать этого раньше, чем ей удалось бы мобилизовать подходящую женщину.

— Как насчет Дарлин? — спросила она меня как-то вечером. Наш бытовой кризис давно миновал: новенький кондиционер весело жужжал, а мы собирались ложиться спать.

Я представил себе Дарлин, преподававшую обычаи юга. Потом представил себе Макса.

— В этой красавице южанке всего слишком. Он задохнется в ее жасминовых духах.

— Гм…

— Но вот как насчет Марджори Бингхем с психологического?

— Она помолвлена. Уже целый месяц.

— О!

Как это женщины узнают такие факты? Вероятно, это свыше даровано только их полу. Наконец Сьюзен остановилась на сравнительно незнакомой даме, Мэриэн Хардвик, недавно принятой в университет для преподавания курса искусствоведения. Мы практически ничего о ней не знали, за исключением того, что она женщина яркая и привлекательная. Мэриэн ездила на шикарном красном «камаро», имела весьма космополитичный вид и могла привлечь мужчину. Мы обсудили еще несколько кандидатур, но в конце концов остановились все же на Мэриэн. До сих пор не понимаю, почему мы вдруг озаботились этой проблемой. Может быть, я заразился этим от Сьюзен или меня соблазнило предвкушение компенсаторного удовольствия. Мы вступили в тот период брака, который можно назвать затишьем второго года. Для того чтобы не заболеть клаустрофобией, нам необходимы были какие-то общие внешние интересы. Кто знает, может быть, мы и правда желали чего-то для Макса. Кажется, он будил во всех окружающих непреодолимые материнские инстинкты.

К несчастью, мы не знали самого главного — чего хочет сам Макс. Он как-то пару раз обмолвился о своей бывшей подружке из Манхэттена, но это были мимолетные упоминания, Макс даже не назвал ее имени. Я догадывался, что он хочет взять тайм-аут, и не желал его подгонять. С другой стороны, было ясно, что он отнюдь не монах. Я был совершенно уверен, что он тихо ведет себя в Оксфорде только потому, что порывы такого рода — во всяком случае, для человека его возраста — были здесь попросту невозможны. Когда приходишь в прачечную, получаешь только выстиранные вещи, и больше ничего. Если же вы действительно вынашиваете матримониальные планы, лучший способ воплотить их в жизнь — стать баптистом, но Макс был не из того теста.

Мне казалось, что какие-то сексуальные связи у него могли быть. Дело в том, что дальняя стена моего кабинета была одновременно стеной его спальни. Судя по скудости меблировки его квартиры, обстановка там была сугубо спартанская: сосновый комод с зеркалом, который я помогал перетаскивать, может быть, настенный светильник для чтения, складное кресло из «Уол-Марта» и пружинный матрац на деревянной раме. Все эти предметы не издавали ни малейшего шума, кроме кровати, которая скрипела в мастурбирующем ритме — иногда днем, иногда вечером. Приапизм имел место, это не вызывало у меня никаких сомнений.