Шахразада - Тайна наложницы

Ты также должен понимать, друг мой, что те, кто придет вместе с тобой к власти, будут всецело преданы тебе, ибо всем они будут обязаны тебе, мудрому молодому халифу Гарун-аль-Рашиду. Хочу надеяться, что юноши эти не возмечтают воткнуть тебе нож в спину или подсыпать яда в шербет, ибо тогда они потеряют свои должности и все причитающиеся с ними почести столь же быстро, сколь быстро обрели их.

Разумно было бы предположить, мальчик мой, что те, кого ты сместишь, могут воспылать гневом на несправедливость судьбы. Ты должен быть к этому готов. И чем дольше ты будешь медлить с этим болезненным, но необходимым действием, тем более сильный гнев вызовет оно у каждого, кто в единый миг лишится всех постов и почестей.

Провожай их с поклонами, но смести всех, решительно и непреклонно…»

– Ох, отец, как же это будет непросто, – прошептал халиф Гарун, получивший от отца второе имя аль-Рашид. – Да и не смогу я, пожалуй, сразу изгнать и казначея, и первого советника, и всех смотрителей и попечителей… Ибо, к сожалению, не так многочисленны ряды моих друзей, как это необходимо.

Увы, это было так. Близкие его друзья, на которых он мог положиться, и впрямь были немногочисленны. А для столь полной замены даже одного дивана друзья должны исчисляться десятками… Такого не бывает у живого человека, и уж тем более у наследника правителя.

– И потому, отец, мне придется менять каждого из советников лишь после того, как найду я на его место человека доверенного, пусть молодого, но достойного. А это, увы, потребует весьма немалого времени. Увы, куда большего, чем ты пишешь…

Стражники, стоявшие за дверями покоев, конечно, слышали все, от первого до последнего слова молодого халифа. Должно быть, любой из советников дивана отвалил бы им немало золота, если бы знал, что их уютные должности им более не принадлежат. Ведь очень возможно, что они услышат велеречивые слова церемониймейстера, которыми будут провожать их на заслуженный отдых, отлучая тем самым от насиженных хлебных мест.

Но, увы, ничего этого не знали ни казначей, ни старый визирь, ни первый советник дивана, ни смотритель закромов. И потому спали спокойно. Халиф же не спал. Вновь и вновь перебирая воспоминания и анализируя слова отца, он решал, кто из его друзей сможет лучше показать себя на том или ином посту.

И наконец к утру решение было принято. Салех, сильный и мужественный, должен сменить главнокомандующего. И это будет единственным безболезненным шагом, ибо командующий был уже столь немолод, что давно мечтал об отставке, не стараясь удержаться на своем посту ни одной лишней минуты.

Фархад, упорный и въедливый, должен был сменить на посту смотрителя всех школ страны. Ибо за учеными, как был свято убежден Гарун, будущее любого царства. И потому неразумно, да и невыгодно учить детей спустя рукава.

Умару же, верному спутнику во многих каверзах и странствиях, отличному игроку в шахматы, самому изворотливому, халиф Гарун отвел пост визиря. О да, иногда хитрость, умение интриговать и просчитывать ходы визирю нужны куда больше, чем знание сотен и тысяч законов, уложений и правил.

– А всеми остальными, отец, – проговорил халиф, вставая, – я займусь чуть позже…

Воистину, свитки, заботливо уложенные отцом в тот самый, полный мудрости, шкафчик, казались бесконечными. Гарун начал разбирать их на закате, но к рассвету едва добрался до половины. Поняв, что в одиночку не прочитать это и до самой смерти, он принялся раскладывать свитки по кучкам, чтобы и его друзья, теперь уже юные царедворцы, могли постигать мудрость знаний вместе с ним.

– О Аллах великий! Отец, ты в своем радении превзошел все мыслимые пределы… – простонал Гарун, увидев, что у шкафчика, внешне небольшого, есть еще и двойное дно. – Должно быть, здесь сложено то, что не предназначено для чужих глаз.

Так оно и оказалось. Свитки, стянутые кожаным шнуром, печатью скреплены не были, но под узел шнура отец вставил яркую ленту. Так он когда-то указывал малышу Гаруну на предмет, который следовало изучить безотлагательно. Теперь, понятное дело, лента означала, что это следует читать в одиночестве.

«Сын мой, – гласила верхняя строка, написанная киноварью. – Ниже собраны сведения, о коих должен знать один лишь властитель, ибо только ему принадлежит право ступить за селамлик и войти в святая святых гарема – его покои и сады. Честь, которую ты этим окажешь их обитательницам, более чем высока. Одного приветливого взгляда бывает довольно, чтобы юная дева начала приготовления к твоему визиту и своему последующему возвышению до ирбали – фаворитки или кадины – матери наследника.

Так что, сын, если ты просто хочешь провести какое-то время вдали от дворцовой суеты, не отличай ни словом, ни взглядом ни одну из них. Более того, в твоей отныне воле всех обитательниц гарема, кроме собственной матери и сестер, выставить за его двери, продав или подарив, выдав замуж или выбросив, как нашкодившего котенка.

Ежели не готов ты к столь кардинальным деяниям, просто прогуляйся в тени садов, осмотрись, реши, что ты оставишь без изменений, а что пожелаешь перестроить или перекрасить. Одним словом, гарем, сын мой, – это место, где ты воистину подлинный властелин. Лишь твое слово и твое предпочтение здесь есть вердикт, сомнению не подлежащий.

Думаю, ты теперь знаешь все, однако считаю своим долгом напомнить тебе, что гарем, место услады, все же есть и обиталище человеческое, где томятся или наслаждаются жизнью сотни прекраснейших созданий. И за них ты несешь ответственность не меньшую, если не большую, чем за весь свой народ.

И еще несколько слов, быть может, давно уже тебе известных. Твоя матушка, прекрасная Марджана, великая валиде-халиф, поможет тебе во всем, что будет нужно. Твои сестры и мои дочери, не выданные замуж до сего мига принцессы, отдадут саму жизнь за тебя. Сие есть непреложный факт. Однако никто не может уберечь тебя от заговоров или смуты, ибо все мы – лишь слабые люди. И тебе, сын и властелин, придется быть равно настороженным как при входе в диван, так и при входе в гарем. Увы, сколь бы ни любил я твою мать, сколь бы ни наслаждался негой Верхнего сада, спокойствия, увы, не находил и здесь.

Сейчас гарем полон. Царит там твоя матушка, валиде-халиф. Живут в нем и три твоих сестры, принцессы крови. Согласно традиции, я переселил в Малый дворец вторую и третью свою жену – вторую и третью кадину. Ты же, халиф, жену себе еще не избрал, и потому покои бах-кадины, первой жены, пустуют. То же можно сказать о покоях ирбалей, фавориток, и кадин – женщин, что стали матерями твоих детей. В остальном же я буду краток: рабынь и одалисок суть неисчислимое множество. Об имени каждой из них тебе поведает первый евнух, в надежности которого у меня не было причин сомневаться (однако и его ты можешь и, думаю, должен сместить с поста). И помни, мальчик: гарем есть не только дворец неги и сад наслаждений, но и место, где глупые девы холят свою красу и прячутся от мира. Увы, я грешен, ибо зачастую замечал лишь прекрасные лики, менее интересуясь, есть ли под роскошными волосами хоть капля разума. Думаю, не устоишь и ты, однако, хотя бы иногда, пытайся понять, что привлекает тебя в избранной деве: несравненная краса, плод долгих усилий природы и придворных умельцев, или, пусть хоть слегка, разум, каким должна обладать и дева, сколь хороша она бы ни была…»