Джонатан Свифт - Эротические приключения в некоторых отдаленных частях света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей

Дед, который после моего визита к нему проникся ко мне симпатией, сказал, что Лилипутия, будучи государством могущественным и благородным и ещё больше укрепившим свое благородство и могущество, приняв на вооружение открытый им задний способ, более не может позволить себе пребывания в варварской дикости, а должна двигаться в заданном им направлении ко всеобщему благу и процветанию, и было бы, по меньшей мере, неразумно не воспользоваться на этом пути теми возможностями, которое дает мое пребывание в Лилипутии. Он уже не говорит о том, что министерство, отвечающее за здоровье нации, могло бы повернуться лицом в мою сторону и провести научное исследование тех лекарственных средств, которые пока в стране используются на шарлатанской основе, но тем не менее приносят существенные плоды. Императорский дед мог ещё долго продолжать в таком же духе, но его оборвал отец нынешнего императора (напомню читателю, что между дедом и отцом отношения не складывались, и последовавшая речь не отличалась сыновней почтительностью).

Отец начал с того, что, хотя его почтенный батюшка, как всегда, и наплел немало околесицы, но на сей раз в его речи было зерно истины, что, впрочем, лишний раз подтверждает старинную лилипутскую мудрость, гласящую, что и у осла четыре мосла. (Замечу в скобках, что у экс-императора тоже были основания чувствовать ко мне благодарность. С помощью моего экстракта его вылечили от падучей, которой он страдал в последние годы.) Дальше почтенный экс-император высказался в том смысле, что не видит целесообразности в столь радикальных мерах по моему устранению. Лабеыв-тебеыв – это, мол, абстракции, а пользы от моего пребывания в Лилипутии гораздо больше, чем вреда. Что он лично и может засвидетельствовать.

Чаша весов качнулась в мою пользу. Сам император согласно кивнул, подтверждая слова своего батюшки. После этого выступления было проведено новое голосование, которое на сей раз дало прямо противоположные результаты: лишь двое-трое непримиримых продолжали упрямо настаивать на моем устранении, а остальные уверенно голосовали за сохранение нынешнего статус-кво.

Однако после этого слово взял Его Величество, который и подвел итог дебатам, поддержав, с одной стороны, моих противников, а с другой – моих же сторонников. Умело балансируя между двумя крайними точками зрения, он сказал, что мое пребывание должно быть использовано во благо великой Лилипутии, а потому он своим указом, который не замедлит последовать, узаконит применение продуктов моей жизнедеятельности и установит порядок их отъема. Ниже я ещё приведу в моем дословном переводе текст указа Его Императорского Величества, последовавший на другой день за заседанием Государственного совета, а пока расскажу, чем закончилось заседание.

Император в своем заключительном слове отметил также, что находятся еще, к сожалению, любители всяких закулисных махинаций, не упускающие возможности половить рыбку в мутной воде (в своей обычной манере имен император не назвал, хотя прозрачность намека не оставляла сомнения в том, кто имеется в виду) и погреть руки за счет народа Лилипу-тии, присваивая себе то, что по праву принадлежит всем. Однако государство, мол, не будет оставаться в стороне от этих процессов, а потому примет соответствующие меры, чтобы народ не был обижен, казна не терпела убытка, а те, кто проявил свою истинную физиономию, получил по заслугам.

Забегая вперед, скажу, что секретарь, готовивший эту императорскую речь, предупредил Хаззера о её содержании, и тот к началу заседания уже пребывал вне пределов досягаемости судебных органов Лилипутии, то есть там, где находили убежище все, кто вызвал неудовольствие лилипутских властей, – на острове Блефуску.

На сем присутствующие мужи устроили императору долгую овацию, после которой разошлись по своим неотложным делам, а государственная машина заработала во всю свою невыносимую мощь во исполнение императорской воли.

О содержании указа Его Императорского Величества я узнал на следующий день – мне принес его императорский курьер, прискакавший на взмыленной лошади. Он вручил мне указ под роспись, а сразу же после его убытия мою скромную обитель окружили войска, которые вытеснили за кольцо оцепления всех прочих граждан и никого более пропускать не стали.

Я же тем временем погрузился в чтение указа.

«Мы, Божией Милостию Император Лилипутии и прилегающих морей, сим указом повелеваем:

1. Куинбусу Флестрину, именующему себя Лемюэлем Гулливером, мы продолжаем оказывать наше искреннее благоволение.

2. Означенный Куинбус Флестрин продолжает пребывать в предоставленном нашей милостию ему помещении, являясь нашим верным подданным и преданным слугой.

3. Означенному Куинбусу Флестрину нашей милостию вменяется в обязанность ежедневно и по три раза – утром, днем и вечером – отдавать свои молоки [3] Так в оригинале: milt. Прим. перев. учрежденным нами специальным посланникам, коим предписываем действовать строго по нашему повелению, а именно:

4. Специальным посланникам являться к означенному Куинбусу Флестрину ежедневно поутру, пополудни и перед закатом. В указанное время нашим специальным посланникам осуществлять дойку означенного Куинбуса Флестрина для получения от него молок в удовлетворительных количествах…

5. Полученные молоки использовать во благо подданных Нашего Императорского Величества для чего учредить Надзирательный совет, который пресекал бы возможные злоупотребления.

Подпись: Император Лилипутии».

Жизнь моя с того момента в корне изменилась. Я из свободного человека, каким был до указа Его Императорского Величества, снова превратился в пленника, причем в пленника особого рода – которого берегли как зеницу ока. Меня кормили и поили как на убой. Мне по моему желанию приносили из императорских архивов старинные рукописи, благодаря которым я коротал время в одиночестве и знакомился с лилипутской историей. Мне было позволено передвигаться в пределах моей башни и прилегающей площади (из-за чего, кстати, вновь пришлось открыть выгребную яму), но не выходить за кольцо оцепления гвардейцев, которые денно и нощно несли свою службу, не допуская ко мне никого, кроме лиц, определенных императором, впрочем, только на протяжении трех первых дней после издания императорского указа.

«Что же это были за лица?» – спросит мой любознательный читатель. Отвечу: поначалу это были лица, при виде которых я чуть было из верноподданного слуги Его Императорского Величества не превратился в злостного мятежника и бунтаря. Но, к счастью, мне удалось сдержаться, а впоследствии и убедить Его Императорское Величество в том, что ежели он и в самом деле желает, чтобы я приносил пользу его государству, то ему придется внести изменения в тот указ, что скороспело родился после памятного заседания Государственного совета.