Джонатан Свифт - Эротические приключения в некоторых отдаленных частях света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей

Не буду докучать читателю описанием того, что ему и так уже хорошо известно. Скажу лишь, что дальнейшие исследования проходили в обстановке истинного научного самозабвения, которому предшествовало-таки довольно продолжительное пребывание её превосходительства в состоянии прострации, вызванной впечатлением, что оказало на нее то самое орудие, относительно размеров которого она испытывала необоснованные сомнения. Добавлю также, что её любознательность превосходила все, до сих пор мною виденное, а усердие в состоянии было превозмочь самую беспросветную ипохондрию, каковой я страдал до её визита. Труды её превосходительства не пропали даром; смею выразить убеждение, что и она не была разочарована в своих ожиданиях и предвкушениях, если таковые у нее имелись, поскольку в мгновение наивысшего любострастия её превосходительство, забывшись, испускало звуки столь громкие и недвусмысленные, что стоявшие в охранении гвардейцы, несмотря на строжайший запрет, стали в тревоге поворачивать головы. Однако сей конфуз скоро подошёл к благополучному разрешению, и, умывшись моими соками (интересно было бы узнать, какое благотворное действие произвело на нее сие медицинское средство), госпожа чрезвычайный посол вернулась к мирским реалиям. Приведя себя в порядок, благо близость океана вполне компенсировала отсутствие бочонка со свежей водой, моя гостья сообщила мне, что завтра поутру мне будет выделено сопровождение, которое доставит меня к месту нахождения той самой великанской лодки, на которой строил свой стратегический расчет правитель Блефуску. А там по результатам осмотра сего мореходного средства мы совместно примем решение о грядущих действиях во благо и славу народа Блефуску.

Проводив с нескрываемым почтением свою гостью, я отметил про себя, что нравы в Блефуску не менее свободные, чем в Лилипутии, и будь на то мое желание, я и здесь мог бы дни и ночи проводить в чувственных забавах, благо недостатка в особах, желающих делить со мной ложе наслаждения, судя по всему, не предвиделось: не прошло и нескольких дней моего пребывания на сей благодатной земле, а особы прекрасного пола уже осаждали меня своим естественным любопытством. Однако не то было у меня на уме. К тому же следующий день приблизил мое прощание с гостеприимными блефускуанцами.

С утра пораньше ко мне во весь опор прискакали десятка два гвардейцев. Они предложили мне следовать за ними. Путь, по их словам, предстоял неблизкий. Расстояние, которое нам предстояло преодолеть, по блефускуанским оценкам, было довольно значительным, по моим же – оно не превышало и двух миль. Солнце ещё не достигло зенита, когда оказались мы в небольшой бухточке. Тут же громоздилось нечто наспех сколоченное и напоминающее небольшой амбар. При ближайшем рассмотрении оказалось, что под его крышей покоится лодка, ради сокрытия которой от лилипутских шпионов и воздвигли блефускуанцы сие сооружение. Лодка оказалась в плачевном состоянии: несколько пробоин в днище (видимо, лодку ударило о скалы, перед тем как вынести на берег, поскольку с такими пробоинами она не могла долго держаться на плаву), разбитый руль и раскуроченные в двух-трех местах борта. Чтобы привести её в порядок, нужно было изрядно потрудиться, но меня это отнюдь не пугало. Напротив, увидев это творение рук моих соотечественников (в том, что это английская лодка у меня не было никаких сомнений, потому что на носу по-английски было начертано название корабля, которому она когда-то принадлежала – «Ливерпуль»), я пришёл в радостный трепет, который, однако, хотя и не без труда, но скрыл от сопровождавших меня блефускуанцев. На меня при виде этой лодки повеяло ветерком долгожданной свободы, а я не хотел, чтобы мои подспудные мысли стали достоянием власть предержащих.

Я сказал офицеру, возглавлявшему отряд сопровождавших меня гвардейцев, что мне придется перенести свое жилье в эту бухту. Я сообщил ему также, что мне нужно как можно скорее снестись либо с её превосходительством, осчастливившей меня вчера своим визитом, либо с самим Макуком XIII. Он обещал доложить о моей просьбе по инстанциям, а я сказал, что отправляюсь за своими пожитками и вернусь сюда некоторое время спустя.

К вечеру я перенес свое имущество в лодку, где и оборудовал для себя новое временное пристанище – гораздо более удобное, чем предыдущее. Эта перемена места обитания была мне на руку, поскольку таким образом я избавлялся от моих хотя и милых, но довольно-таки докучливых визитерок, чьи претензии теперь только препятствовали бы осуществлению моих планов.

Я и не подозревал, что этим вечером меня ждет одно немаловажное и приятное событие.

Я одиноко сидел на бережку, глядя в бескрайнюю океанскую даль и размышляя о возможностях, которые открываются передо мной в связи с неожиданной находкой. План мой был достаточно прост, и я не видел препятствий к его осуществлению. Однако нужно было, конечно, соблюдать осторожность, дабы неосмотрительным словом не выдать свои намерения, а тогда я не то что не смогу рассчитывать на помощь блефускуанцев, а даже наверняка столкнусь с их противодействием.

Мой взгляд, устремленный в океан, разглядел какую-то точку. Поначалу я даже решил было, что это утомившиеся глаза играют со мной шутку, но точка медленно увеличивалась в размерах. Тогда я достал свою подзорную трубу и, приложив окуляр к глазу, навел её на сие непонятное явление природы. Все сразу же объяснилось. В лодке были двое лилипутов: один сидел на веслах, а другой на корме, видимо, управлял рулем. По мере приближения лодки, я разглядел, что за рулем сидит лилипут женского пола, а когда лодка приблизилась ещё на несколько десятков ярдов, сердце мое отчаянно забилось, потому что я узнал её – мою Кульбюль, которая, даже не имея никакого увеличительного средства, увидела меня гораздо раньше, чем я ее, и теперь отчаянно размахивала руками.

Счастье мое было ни с чем не сравнимо, хотя я и понимал, что появление Кульбюль чревато для меня известными осложнениями, а возможно и станет препятствовать воплощению в жизнь моих планов побега. Но в первые минуты этого замечательного явления, напомнившего мне о рождении Афродиты из морской пены, я забыл обо всем на свете.

Столкновение большого и малого неизменно требует осторожности со стороны большого (в чем я имел возможность убедиться на собственной шкуре), а потому я должен был сдерживать проявления своей радости, опасаясь, как бы не повредить малютку Кульбюль, которая была рада нашей встрече не меньше моего, но, проявляя свою радость, могла не опасаться за целостность моих членов. То была ночь самой искренней и горячей любви, и восторги её останутся со мной на всю жизнь.