Джонатан Свифт - Эротические приключения в некоторых отдаленных частях света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей

Капитан проводил меня в каюту и вышел, а я, вытащив из кармана Кульбюль, пристроил её в безопасном месте, свалился на койку и сразу же заснул мертвым сном. Спал я без сновидений. Никто меня не разбудил – ни Кульбюль, которая и сама, наверное, после всех выпавших на её долю переживаний спала как убитая, ни капитан, ни кто-либо из членов команды. Проспал я не менее суток, а когда очнулся, первая моя мысль была о моей маленькой спутнице, которая словно ждала моего пробуждения, и как только я открыл глаза, была тут как тут. Проведя тоненькими пальчиками по моей щетине, она сказала: «Все будет хорошо, Куинбус Флестрин». Словно я, такой большой, рядом с ней, такой крохотной, нуждался в утешении. Я поднес её к губам и, поцеловав в лобик, тоже сказал: «Все будет хорошо, Кульбюль».

Ах, если бы знать, что наши поцелуи уже сочтены! Хотя чем бы нам помогло это знание -что мы можем против судьбы, которая распоряжается нами по своему усмотрению, не спрашивая нашего желания? Колесо судьбы все равно не остановило бы свой скрежещущий ход, зато мы с Кульбюль провели оставшиеся нам несколько дней в атмосфере блаженства и покоя, хотя теперь, в отличие от дней в лодке, нам и приходилось таиться от чужих ушей и глаз.

Приведя себя в порядок после столь долгого сна, я вышел на палубу, оставив Кульбюль в каюте и строго-настрого наказав ей сидеть тихо, а если кто войдет без моего ведома, затаиться в самом дальнем углу и ни под каким видом не выдавать себя.

На палубе я сразу же столкнулся с капитаном, который радостно приветствовал меня и поздравил с чудесным спасением. Он пригласил меня в свою каюту, чтобы расспросить о моих приключениях и рассказать о своих планах – ведь я даже не знал, куда держит курс его корабль. Мы уселись за стол в его каюте, и капитан для начала предложил мне рома, который после легкого лилипутского вина показался мне обжигающим, как огонь. Однако подействовал он на меня благотворно, язык у меня развязался, и я впервые за столько месяцев заговорил на своем родном английском. Капитан слушал меня с недоверчивым выражением на лице, на котором время от времени появлялась ироническая улыбка. Но я продолжал рассказ о своих похождениях, о моем пленении доблестным лилипутским воинством, о моем житии-бытии в лилипутской столице (из соображений скромности о моих амурных впечатлениях я по большей части умолчал), о моем похищении блефускуанского флота…

Наконец капитан перебил меня. Он сказал, что, конечно же, не сомневается в достоверности моего рассказа, но ему кажется, что мне нужно ещё немного отдохнуть от всего пережитого – столько дней, проведенных в одиночестве на море, видимо, неблагоприятно сказались на моем душевном состоянии, и я ещё не успел полностью восстановиться. Я возразил, сказав, что чувствую себя отменно, и стал было продолжать свой рассказ, но капитан опять прервал меня: он, мол, рад меня слушать, потому что история, которую я излагаю, довольно интересная и из нее мог бы получиться неплохой роман, но он умеет отличать роман от действительности, он старый морской волк (капитану по виду было не больше тридцати) и много повидал на своем морском веку, но страна людей-коротышек – это уж слишком.

Его слова задели меня за живое, и я спросил, что он скажет, если я предъявлю ему доказательства. Он ответил, усмехнувшись, что доказательства, чтобы он поверил, должны быть весьма вескими. Тогда я попросил его подождать минуту. Когда я вернулся, капитан ещё раз наполнил наши кубки крепчайшим ромом. Я сделал глоток и, заглянув капитану в глаза, спросил, готов ли он познакомиться с доказательствами? Он ответил, что готов, и тогда я извлек из кармана костюм блефускуанского гвардейца, который купил по случаю незадолго до моего отплытия. Капитан недоверчиво разглядывал крохотный мундирчик, сверкавший серебристыми погонами, потом перевел взгляд на меня и сказал, что сам он давно уже не играет в солдатиков, а потому это доказательство для него неубедительно. Ну что ж, сказал я, тогда мне придется предъявить что-нибудь более весомое. С этими словами я сунул руку в нагрудный карман и вытащил оттуда не какую-то чахлую блефускуанскую лошадку (как сообщалось о том в сфальсифицированных моими издателями записках), я предъявил капитану то, что наш великий соотечественник назвал когда-то «венцом творения» [4] Шекспировская аллюзия, см. «Гамлет». Акт II. Прим. ред. – живую лилипутскую женщину, которая вежливо поклонилась нашему гостеприимному хозяину и произнесла своим тоненьким голоском на английском языке приветствие, выученное ею специально для такого случая днями ранее.

Надо было видеть лицо капитана! Теперь пришёл мой черёд поглядывать на него с усмешкой, потому что зрелище он и в самом деле являл собой комическое: брови уперлись чуть не в затылок, глаза вылезли на лоб, рот раскрылся до самых ушей. Он не мог произнести ни слова, лишь делал какие-то невнятные движения руками, словно немой, пытающийся что-то объяснить своему собеседнику на пальцах. К тому же с его лица ещё не успело исчезнуть скептическое выражение, что делало весь его вид ещё более нелепым. Ему казалось, что глаза его обманывают, потому что такое, на его взгляд (а как я уже говорил, это был взгляд человека немало повидавшего, всеми морями битого и к любым неожиданностям готового), было невозможно. Недоумение, любопытство, испуг, неверие – все это одновременно отражалось на его лице.

Наконец он овладел собой и, словно желая проверить – не обманывают ли его глаза, протянул руку к Кульбюль, которую я поставил на стол. Кульбюль прикоснулась своим пальчиком к его ладони и повторила заученное приветствие. Дабы она не стояла неглиже перед посторонним мужчиной, я одернул на ней платьице, которое вызывающе задралось, покуда она пребывала в моем кармане. Капитан при этом сглотнул и перевел дыхание.

– Это невероятно, – сказал он, взглянув на меня. – Прошу меня простить за сомнения, но я и представить себе такого не мог! Неужели где-то в океане и в самом деле есть такая страна?

Мне оставалось только продолжить рассказ, прерванный недоверчивым капитаном, который остальную часть моей истории дослушал, затаив дыхание. Кульбюль при этом присутствовала и даже смешно поддакивала мне, когда чувствовала в этом необходимость: «Опледеленно», – говорила она и улыбалась во весь рот. Моей плутовке не давался английский звук «р».

Наконец моя история, включая и последние дни отчаяния и надежды, проведенные нами в океане, была закончена. Я смотрел на капитана – прежнее недоверчивое выражение навсегда ушло с его лица. Теперь он окончательно пришёл в себя, хотя что-то словно мешало ему – он все время косил взглядом на Кульбюль, одаривая её какой-то нарочито-неестественной улыбкой. Наконец он тяжело вздохнул, перевел глаза на меня и сказал: «Только Бога ради не показывайте её команде».