Дэвид Даунинг - Пассовочка. Турне московского «Динамо» по Британии, 1945

Большинство людей, впрочем, и не хотело знать больше. Единицы посещали эту страну по туристической визе до эры дешевых уик-энд-туров Интуриста в 70-е и 80-е годы, и мотивом почти всех, кто там побывал, была смесь любопытства и политической симпатии. Даже сегодня, когда Советский Союз канул в лету, штампованные образы почти не изменились – русские толпами бродят по кругу, с трудом передвигая запорошенные снегом ноги и воздвигая непонятные сооружения. Никто на Западе, по сути, Россией не интересовался, во всяком случае до того момента, как появились опасения, что развалившаяся русская экономика утянет за собой и кое-какие соседние страны. Постсоветская Россия стала напоминать Африку: у нее почти нет товаров, нужных другим людям, и если она завтра исчезнет, мало кто почувствует из-за этого неудобства.

Иначе обстояли дела в 1945 году. Британцы практически ничего не знали о России или Советском Союзе, но на какой-то период времени многим из них эта страна стала интересна. Огромный вклад русских в победу коалиции над нацистской Германией создал общий доброжелательный настрой, а сама победа, и то, как она была достигнута, вызывали большое уважение и к режиму, и к людям этой страны. Не слишком широко было известно, что только десятая часть дивизий Вермахта противостояла западным союзникам во Франции и Италии, но все знали, что жертвы русских были огромны и имели решающее значение в войне.

Природа правящего режима России еще, по-настоящему, не осознавалась; масштаб холокоста, сопровождавшего коллективизацию и великие чистки, был неизвестен, но, во всяком случае, делалась некоторая попытка понять страну и ее людей, выяснить, что могло быть нового и позитивного наряду с традиционным негативом. 14 сентября А. Дж. Каммингс написал в Daily Mirror об общем благожелательном настрое в Британии в отношении советских и желании больше узнать о наших восточных союзниках. Он выразил надежду, что русские несколько ослабят свою закрытость, и это было бы очень хорошо, но честно признал, что англо-американское секретное vis-à-vis относительно атомной бомбы не является хорошим примером. Через три дня московский корреспондент The Times обнаружил появление в СССР обнадеживающих признаков демократии: антибюрократические меры, критика стереотипных методов обучения и частые атаки прессы на бездушную бюрократию. «Интересно отметить, что это прощупывание идет как сверху, так и снизу» – добавил он.

Выискивать только светлые стороны во всем, что касалось русских, стало почти обязательным делом для британской прессы ранней осенью того года. Некоторые обозреватели, как, например, достопочтенный Вальтер Эллиот из Daily Express , заходили совсем уж далеко: «Сталин сардоничен и прям, – начинает он. – У его мышления есть режущий край, как у стали, – от этого слова он и образовал nom de guerre [5] Nom de guerre – прозвище, псевдоним (фр.). – поскольку Сталин означает просто “стальной человек”. Он сидел среди других с тем видом клыкастого доброжелательства, с которым колли лежит на земле, часто дыша и оглядывая своих овец… Сталинский разум буквален. Он видит жизнь в ясных стальных очертаниях. Вещь либо такая, либо – не такая».

Московский репортер той же газеты Аларик Якоб, выдавая в том же благожелательном духе желаемое за действительное, сумел придать своим словам больше убедительности: Советский Союз «стал наиболее стабильным обществом в мире»; сталинские преемники будут «группой среднего возраста людей Доброй воли». Больше проницательности было в его замечании, что демократия, отсутствующая в советской политике, присутствует, хотя и в зачаточном состоянии, в производственной сфере, и провел интересную параллель между Сталиным и Оливером Кромвелем. «Если вы думаете, что эпоха Содружества была великим периодом в истории Британии, то должны согласиться, что сталинская эпоха такая же великая в истории России».

Мало кто отрицал, что советские вели себя плохо в Восточной Европе, но большинство было склонно находить для них оправдания. Александр Верт, тогда представлявший Sunday Times в Москве, наблюдал за тем, как шведская пресса «захлебывалась радостью», когда известие об американской атомной бомбе, казалось, автоматически переводило СССР в более низкую категорию в силовой табели о рангах мировых держав. «Этим утверждалось, что победоносная Россия со всеми ее маршалами, увешанными орденами, может быть “поставлена на место”…» Их гордости нанесли обиду, и теперь у советских имелась веская причина не доверять капиталистическому миру, очень хорошая причина, чтобы не чувствовать себя в безопасности.

Дж. Б. Пристли, знаменитый писатель, драматург и обозреватель, вернулся домой из Советского Союза через несколько дней после прилета московского «Динамо», и в серии статей для Sunday Express нарисовал неподражаемую картину жизни на Востоке. Он и его жена прилетели в Москву на «Дакоте» Красной Армии, «пилотируемой приветливой молодой женщиной, набитой офицерами Красной Армии и горами незакрепленного багажа. Все курили; откуда-то появился аккордеон, под который пели; по кругу ходили бутылки; атмосфера была такая, словно праздновали чей-то день рождения, очень русская и искренняя…» Миссис Пристли сносно говорила по-русски и ее муж отметил, что они не проводили «всё свое время в окружении переводчиков, детективов и диктофонов»; они видели то, что хотели увидеть и «часто меняли маршрут и места посещения в последнюю минуту во избежание “домашних заготовок”».

И что же они увидели? «Иваны, Наташи и… несть им числа» пошли на многие жертвы в 30-е годы, чтобы построить советскую индустрию для того лишь, чтобы всё ими созданное тяжелым трудом было разрушено немцами. Теперь им предстояло начинать всё с самого начала. «Да, они одевались плохо, мирились с плохой работой городского транспорта и жили в тесноте и без удобств. Но у них было много полезной работы при полной занятости; и если они проявляли в чем-то талант или особое умение, им всемерно помогали для полного раскрытия своих способностей».

Но речь шла не только о возможностях профессионального роста и повышения благосостояния. Пристлиевские Иван и Наташа «выросли свободными от давления коммерческих интересов, которые слишком часто ведут к вульгаризации жизни и упрощению ума. (Сексуальный мотив там не имеет всеобъемлющего влияния, как в других странах.) Они любят футбол, волейбол и другие ярмарочные развлечения на свежем воздухе; но они очень хотят учиться, читать и спорить, наслаждаться театром и музыкой». Они – обычные люди с обычными стремлениями, но в чем-то им лучше живется, чем людям в Англии.

Эта серия статей – и многие им подобные, появившиеся сразу после войны – звучали сладкой музыкой для ушей советских официальных лиц, особенно вслед за суровой правдой военных лет. Пристли не просто не заметил, или коснулся вскользь большинства из того, что было плохого в советской жизни; он выискал много такого, чем можно было по-настоящему восхищаться. Он бессознательно оборачивал минусы западной жизни в плюсы советской, но это не делало гарантию занятости, свободу от коммерческого давления и уважение к высокой культуре менее ценными. О добром старом Советском Союзе было что сказать хорошего, и в блеске общей победы возможно для человека с интеллектом уровня Пристли поверить, что плюсы, по крайней мере, уравновешивают минусы, и посчитать, что дядя Джо оставался по эту сторону разделяющей добро и зло черты, за которой находились, безусловно, нацисты. Все хотели видеть в России блудного члена семьи, которого война против общего врага заставила вернуться в общий строй, и с которым теперь предстояло строить здание общего будущего.