Олег Белаковский - Эти настоящие парни

Стремительно летело время. И только на самом последнем этапе Борис Андреевич решился на разговор с Всеволодом Михайловичем. А этот сумасшедший, лишь только Аркадьев раскрыл рот, ответил ему в своей извечной манере – коротко и безапелляционно:

– Сыграем. Все будет нормально.

Чем же руководствовался Аркадьев, приглашая Боброва в сборную? Из чего исходил? Из двух качеств Боброва: мужества и мастерства.

Теперь, десятилетия спустя, я понимаю и другое. Аркадьев прекрасно знал, что для Боброва может быть только одна жизнь – жизнь «среди молний». Что для него самого участие в Олимпийских играх значило прожить еще один отрезок жизни в излюбленном «бобровском» режиме. И это духовное начало должно было превалировать над физическим. Здоровый дух должен был на этот раз возродить здоровое тело.

Я стал готовить Боброва к участию в Олимпийских играх. Делалось все возможное, чтобы привести хотя бы в относительную норму его многострадальные колени, которым еще предстояло многое вынести на футбольном стадионе в Финляндии. Перед каждой тренировкой и игрой делались многочисленные процедуры, проводилось необходимое лечение. И надо сказать, что могучий дух моего пациента действительно помогал ему. Чувствовал он себя значительно лучше, увереннее, рецидивов не было. Однако передо мной стояла задача создать достаточный запас прочности коленных суставов для предстоящих футбольных баталий. Но кто мог сказать, как велика будет эта прочность?

…Финляндия. Олимпийские игры. Одна из центральных встреч: сборная СССР – сборная Югославии. Второй тайм. Счет 1: 5 в пользу югославов. Мы безнадежно проигрываем встречу. Трудно верить в чудо, и потому что эта игра олимпийского уровня, и потому что это второй тайм, и потому что слишком велик разрыв в счете.

Столько, сколько я знал Боброва, столько я знал о его странной способности искать силу и вдохновение там, где для других не остается даже надежд. Чем драматичнее и, казалось бы, безысходнее складывалась ситуация, тем вдохновеннее и ярче начинал он играть.

Что он делает в безнадежно потерянной игре с югославами? Как лев, как барс, почуявший запах крови, бросается он к воротам соперников, и уже ничто не может его удержать. Вот то, что искал для сборной Борис Аркадьев. Бобров организует одну атаку за другой, бросая своими прорывами громогласный вызов соперникам: «Держитесь, игра только начинается!»

Мгновенный шок, и югославы бросаются в ответную атаку. Не для того они с разгромным счетом обыгрывали нас, чтобы уступить хоть один мяч.

Прекрасно! Ничего более подходящего и выигрышного они не могли предложить Боброву. Потому что вот такого сорта схватки и есть его стихия.

Теперь Аркадьев уже отчетливо видел, что удержать разрыв югославы не смогут. Главные события действительно только начинались. А может быть… Чем черт (а в данный момент этим чертом был Бобров) не шутит. Но все-таки слишком велик разрыв…

И невероятное происходит. В последние, заключительные минуты не просто матча, а олимпийского матча в ворота югославской команды влетают четыре мяча. Четыре! 5: 5. Ничья!!

Три мяча в этой игре забивает Всеволод Бобров.

Интересно, что подумали бы его соперники, что подумал бы югославский вратарь, узнав о том, что во время матча Боброву новокаиновых блокад было сделано столько, что, наверное, не кровь, а новокаин бежал по кровеносным сосудам этого одержимого бомбардира?

К сожалению, главная победа на Олимпийском турнире досталась не нам. В дополнительном матче мы югославам все-таки проиграли. Расстроенными футболисты уезжали из Хельсинки.

А потом, уже в Москве, я снова вез своего друга в ЦИТО. И снова была операция. Были долгие дни ле чения и долгие месяцы восстановления. И снова были игры…

Вспоминая сегодня игру Всеволода Боброва, я подумал вот о чем. Ему не было равных не столько по мастерству и технике, сколько по той самоотдаче, которая и делала его великим спортсменом. Он любил говорить: «Главное – это играть». Существовала игра. Ее процесс, захватывающий его целиком. И вместе с тем это была совсем иная самоотдача, чем, допустим, у того же Ермолаева. Если для Ермолаева игра – это почти безотчетная самоотдача еще неоперившегося, необстрелянного новичка, то Бобров – это иное качество характера, иное качество спортивного мужества. Да, он действительно сохранил первоощущение борьбы, атаки, прорыва. И тем не менее грани его таланта, подвергшиеся многолетней обработке трудом, опытом, ошибками, славой и синяками, блистали не только индивидуальным мастерством, но и отражали многообразие тех связей, которые соединяли его с тем, что называется командой. У Ермолаева, с его молодостью и юношеской непосредственностью, было многое от «самопривнесения» себя в игру. Все во мне и я во всем. Все – порыв, все – стихия, все – по плечу. Если бы без обеих почек мог бы жить – играл бы…

С возрастом и опытом мужество приобретает иной характер. Доминируют иные параметры. Личное отходит на второй план. «Я» находит свое место в выстраивающейся шеренге моих товарищей по команде. Да, Бобров играл олимпийский матч с больными ногами. Но прежде чем взвалить на себя бремя колоссальной ответственности, он совершил другой мужественный поступок: он точно рассчитал и соизмерил свои силы с мерой этой ответственности. Если бы он отказался, зная, что не выдержит, то при его отношении к футболу это тоже явилось бы мужеством. Есть мужество поступка. Есть мужество отказа. Кстати говоря, и в том и в другом случае шаг будет измерен сознанием все той же меры твоей ответственности.

Кстати, о мужестве отказа. Когда живешь в спорте много лет, как это получилось у меня, невольно становишься свидетелем не только прихода молодых, но и ухода «со сцены» старых мастеров спорта. И как бы торжественно ни обставлялся уход, это все-таки прощание. А прощание всегда грустно. Так вот, надо иметь мужество вовремя отказаться от борьбы. Найти в себе мужество уйти вовремя. Надо очень любить спорт, чтобы решиться вовремя его покинуть. Для этого надо любить спорт, а не себя в нем…

Бобров был из тех, кто любил спорт и был фанатически предан ему.

Но закончим нашу основную мысль. Мысль о диалектике мужества. Его возрастной диалектике. Когда с приходом зрелости, мастерства и опыта это «я в спорте» уступает место «спорту во мне».

Мне почему-то кажется, что тот послевоенный период, о котором я рассказываю, был отмечен какой-то общей спортивной зрелостью. Я имею в виду общий энтузиазм и оптимизм спортивного движения тех лет. Спорт «оплачивал» любовь и популярность болельщика своей ответственностью перед ним.

Кстати говоря, возникновение и быстрое развитие спортивной медицины тех лет явилось, на мой взгляд, следствием общего спортивного возрождения страны.