Майкл Айлвин - Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

В Азии я путешествовала по Индонезии (стране, по которой я написала дипломную работу, настолько влюбилась в нее), Малайзии, Таиланду, Лаосу, Бирме и Индии. В Лаосе я стала вегетарианкой. Визг свиней, когда их забивали прямо перед нами и тут же жарили, был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Но еще до этого здоровое питание стало иметь для меня большее значение, чем в Австралии. Дело было не в весе, а в том, что можно извлечь из еды. Свежие фрукты и овощи, приготовленные в воке, здесь были в изобилии – они и стали основой моего рациона.

Я вернулась из Азии за 11 дней до начала занятий – образец добродетели здорового питания, радуясь возвращению к студенческой жизни. В начале сентября 2000 года папа отвез меня в Манчестер.

Но теперь идея здорового питания превратила меня в свою игрушку. Все началось с постоянного чтения этикеток. После возвращения на Запад мне пришлось быть осторожной, чтобы следовать здоровому образу жизни, который я вела в Азии. Я уже поняла, что мне нравится быть стройной, и не собиралась возвращаться к декадентскому образу жизни, который я вела в Австралии. Я не хотела, чтобы кто-нибудь говорил мне даже безобидное «Ты неплохо выглядишь». Ведь все мы знаем, что скрывается за этим эвфемизмом. Я с энтузиазмом продолжила заниматься фитнесом и вдобавок к этому начала бегать. Я была одержима бегом – по ранним утрам носилась сквозь туман в Виктория-парке в старых кроссовках и поношенной спортивной форме. Не стоит и говорить, что вес продолжал снижаться.

Я вернулась к своему режиму неослабевающего давления, но на этот раз он пожирал меня еще быстрее. Моей лучшей подругой на курсе была Наоми Хамфриз, обладательница диплома Оксфорда с отличными оценками по философии, политике и экономике. Тогда я этого еще не знала, но она говорит, что ее ужасно веселило, когда я состязалась с ней в выполнении каждого задания. Мы были лучшими студентками курса, но Наоми от природы была умнее меня. В лице Наоми я впервые поняла, что такое соперничество. Она была моей конкуренткой. Это подстегивало меня еще сильнее. Я хотела победить ее, и закипала каждый раз, когда это мне не удавалось. Наоми тоже постоянно трудилась, но для нее это была работа над собой; я же стремилась к победе.

Наоми прекрасно готовила. Она знала, что я мало ем, но специально добавляла в пищу жиры. Однажды она приготовила картофельно-гороховый суп, добавив в него втайне от меня сливки и оливковое масло. При этом она поклялась, что он постный. Она говорила, что в моем шоколадном напитке лишь ложечка обезжиренного питьевого шоколада, в то время как добавляла в него высококалорийный.

Никто не хотел говорить со мной об особенностях моего питания, а когда кто-то все же решался, я отвечала, что моя худоба – результат экзотической болезни, которую я подцепила в Азии. Я видела, что мое окружение обеспокоено, но необходимость контролировать то, что я ем, была важнее. Я начала плавать, а потом занялась водным поло. Это было отвратительно – я не могла бросать мяч, не могла его ловить, и в бассейне невозможно было утаить мой недостаток веса – меня легко сносило волной. Вдобавок в воде я ужасно мерзла. Я играла, потому что это позволяло мне без остановки плавать, да и было с кем общаться. Я употребляла сравнительно немного алкоголя, но постоянно ходила в паб знакомиться с людьми. В остальное время я до самой ночи корпела над своей магистерской диссертацией, а затем вставала на рассвете и шла на пробежку.

Я вела нездоровый образ жизни, но не могла остановиться. Работа без остановок – это зависимость, анорексия – тоже зависимость. Все началось с простого – беспокойства за свое тело. Но когда ты одержим, это превращается в состязание с самим собой. Каждый день я старалась есть меньше, чем в предыдущий, и радовалась, когда добивалась успеха. Если мне это не удавалось, значит я поддавалась искушению. Это было проявлением слабости. Иногда на вечеринках я набрасывалась на чипсы и картошку-фри и потом ругала себя за это. А значит, далее следовало наказание.

Но оно наступало и само собой. Мое тело чувствовало напряжение. Иногда я просыпалась посреди ночи от боли в челюстях – скрипела зубами. Таким образом сказывалось отчасти перенапряжение в учебе, отчасти влияние анорексии на сон. Я и сейчас на ночь надеваю капу.

Мои волосы сначала стали сухими, затем начали выпадать. Я поливала их кондиционером. Тем временем на теле вырос пушок. Прекратились месячные. Я знала, что уже слишком худа, но не могла остановиться. Я хотела избавиться от этой удавки, ведь она опустошала меня. Меньше есть может быть средством к достижению цели, но в случае с анорексией это становится самой целью. Перспектива теряется. Да, я осознавала, что слишком худа, но не понимала, насколько плохо выгляжу. Ты не видишь в зеркале то, что видят другие. Обеспокоенные друзья говорят, что ты выглядишь похудевшей, но это именно то, что анорексик хочет услышать. Когда люди мне это говорили, я думала: «Отлично!»

В конце концов, мне помогла моя семья. И еще фотография.

Родители знали, что мои пищевые привычки изменились и я стала вегетарианкой (в стремлении угодить всем мама запекла для меня на Рождество орехи). Впрочем, летом 2001 года им стало понятно, что у меня проблемы. Как-то они приехали ко мне в гости на выходные и мы отправились погулять. Я видела, что они смотрят на меня с беспокойством, и что-то во мне щелкнуло. Спустя пару дней я напечатала несколько фотографий с прогулки. Я была в шоке, когда увидела себя на фото. Для меня, привыкшей к своему отражению в зеркале, стало откровением, какая же я на самом деле худая и болезненная. Я выглядела ужасно.

Позвонив родителям, все им рассказала и разрыдалась.

«Я приеду и заберу тебя», – сказал папа.

Он действительно приехал в Манчестер и забрал меня в Норфолк. Занятия к тому времени закончились, я работала над дипломом, который нужно было сдавать в октябре. Папа отпросился с работы, и я жила дома примерно неделю.

«Не нужно ничего говорить, – сказал он. – Я просто хочу побыть с тобой».

Я объяснила ему все, как могла. Всего он, конечно же, не понял, но на протяжении этих дней очень поддерживал меня. Для него все, что происходило со мной, было чем-то диковинным. Он не знал, как с этим разобраться. Неспособность помочь была для него невыносимой.

«Крисси, у тебя же столько всего есть, – говорил он. – Ты красивая, умная, с прекрасным телом. Я не могу понять, зачем ты делаешь это с собой».

Он был в растерянности, но для меня было достаточно того, что мы вместе и я могла с ним поговорить.

Мы пошли погулять и зашли в кофейню. Он заказал торт и попытался уговорить меня съесть кусочек.

«Папа, я не могу, – сказала я. – Я не могу».