Игорь Рабинер - Наша футбольная Russia

Об этом, впрочем, позже. А тогда отказавшихся от своей подписи и вернувшихся в сборную оказалось семеро. Четыре спартаковца (Иванов к тому времени перешел в «Динамо», впрочем, его в сборную и не вызывали) плюс три легионера. Но если к белому флагу первых «отказники», зная авторитарный нрав Романцева, отнеслись снисходительно, то вторым, как говорится, мало не показалось. Их посчитали настоящими, полновесными предателями. Бышовец сказал: «Из трех легионеров, вернувшихся в сборную, игровые соображения волновали, полагаю, только Мостового, который всей своей карьерой доказал, что является настоящим профессионалом. Его, к слову, я когда-то несправедливо не взял на Олимпиаду в Сеул, и хоть мы тогда и победили, Мостовой, как и Колыванов, были достойны поездки в Корею. А другие предали даже не идею. Они предали своих друзей. В отличие от них, у тех, кто не поехал в Америку, совесть должна быть чиста. Да, они могут жалеть, что пропустили чемпионат мира, но при этом остались порядочными людьми – перед собой и своими друзьями».

Если такое говорит тренер, что могли сказать им куда менее воздержанные на язык игроки?

Первым, практически сразу, вернулся Саленко. Любопытную историю о нем рассказал Радионов, возглавлявший золотую молодежную сборную СССР 90-го года.

– Вызвал я однажды Саленко на матч со сборной Турции в Симферополе. И вдруг после игры подходят ко мне ребята: «Знаете, у нас к вам очень большая просьба. Не вызывайте больше Саленко». Команда отторгла человека, и я не мог пойти против ее мнения. Олег был достаточно чванливым парнем, а у нас сложилась команда, которая далеко не каждого принимала.

Вот что интересно: в той молодежке, которая не приняла Саленко, были почти все, кто по доброй воле остался за бортом Америки-94 – Шалимов, Добровольский, Канчельскис, Кирьяков, Колыванов. Не здесь ли кроется мотив возвращения экс-киевлянина в сборную? Возвращения, с которым он, пожалуй единственный, явно угадал.

Игнатьев для наглядности решил сравнить психологию Саленко и Кирьякова. Оба играли у него в юниорской сборной Союза.

– Кирьяков – человек очень коллективный, компанейский. Может, он как раз и не вернулся в сборную потому, что был слишком привязан к своим друзьям, думал: «Что про меня ребята скажут?» А Саленко по натуре – индивидуалист, как, кстати, и Юран. Идет по жизни своей колеей, и ему все равно, что о нем будут думать другие. Посчитал первое решение поспешным – и ему не составило труда перейти из одной группы игроков в другую.

Следующим возвращенцем стал Юран. Широкой публике это стало известно 19 февраля 94-го из интервью «СЭ» – форвард не стал скрывать, что вернется в команду к мартовскому товарищескому матчу в Дублине. Но, как выяснилось из нашего разговора, Юран все для себя решил гораздо раньше.

– Жалею сейчас только о том, что сразу не разобрался в ситуации и не помог тренерскому составу остановить конфликт. Списать свое первое решение могу только на молодость. Будь мне 26–27 лет – никогда бы такого не совершил. Наоборот, сделал бы все, чтобы убедить остальных этого не делать…

– Когда же вы решили вернуться в сборную?

– После пресс-конференции на Зубовской площади вернулся в Лиссабон и общался с друзьями, которые гораздо старше меня. И где-то через неделю осознал, что это была большая ошибка.

А потом, 11 января, в Лиссабоне был благотворительный матч в пользу Сережи Щербакова, и туда приехали, с одной стороны, Садырин с Игнатьевым, а с другой – Шалимов, Кирьяков, Мостовой, Кульков и я. Сели поговорить.

– Был шанс уладить весь конфликт?

– Шалимова было трудно переубедить. У него в друзьях ходил Тарпищев, да и Бышовец имел на него влияние. Игорь был на сто процентов уверен, что все под контролем президента России и Садырин уйдет в отставку. А вот тот же Кульков, с которым мы играли вместе, тоже вроде бы все переосмыслил и был готов вернуться в сборную. Но его Шаля все-таки переубедил. Тогда я и сказал тренерам, что вернусь. Да, от Игоря услышал, что слово не держу. Но это какой-то детский сад – речь-то о чемпионате мира. Тем более что Садырин с Игнатьевым привезли в Лиссабон от Колоскова новый вариант контракта с РФС, где индивидуальные контракты игроков по бутсам допускались. Смысла продолжать бунт не видел никакого. Над нами, говорил, и так вся Европа смеется.

По словам Юрана, тогда от него отвернулись многие. Даже Колыванов, с которым они всю жизнь играли вместе в сборных. Когда они встретятся в новой сборной Романцева, около полугода бывшие «отказники» не будут замечать Сергея. Потом, правда, все устаканится…

Но и вернувшись в сборную, Юран счастья не обрел: «Не очень нас там хотели видеть те ребята, которые вообще не отказывались играть. И были за наше с Мостовым возвращение обижены на Садырина. Чувствовал к себе прохладное отношение. И, думаю, Пал Федорыч на чемпионате мира решил посадить меня на скамейку, потому что боялся, что команда вообще развалится. Но я ни о чем не жалею. Все-таки был на чемпионате мира. И играл против бразильцев. Это история… »

Свой среди чужих, чужой среди своих…

Многие, кстати, посчитали ошибкой, что «единожды предавших» приняли назад. Колосков, например, говорит: «Я не очень понял Садырина, когда он начал „подписантов“ частично возвращать в сборную. Не препятствовал этому, но внутренний протест был». Был он и у ряда игроков из числа тех, кто остался верен Садырину до конца. Против возвращений, по рассказу футболистов, были Харин, Кузнецов, Бородюк, Попов.

…Мостовой думал дольше всех, и вернулся в начале мая.

После чего на два года вдрызг рассорился со своим лучшим другом – Шалимовым. «Я с самого начала придерживался мнения, что ничего у нас из этой затеи получиться не может, – рассказывал Мостовой на встрече в редакции «СЭ». – А подписал потому, что об этом просили друзья. А потом, когда стало окончательно ясно, что ничего не изменится, я подумал: «Что же делать теперь? Надо ехать». К тому же не забывайте: у Игоря в жизни тогда было все нормально – он играл в Италии. А у меня ситуация оставалась неопределенной и была небольшая надежда, что на чемпионате мира смогу показать себя. Хотя в душе я чувствовал, что играть не буду – тренер явно рассчитывал на других».

Шалимов в 2003-м рассказывал:

– Мост был моим лучшим другом. Когда играли за дубль, жил у меня дома, да и вообще были не разлей вода… Мне было тогда очень неприятно. Мог бы по крайней мере позвонить. Вообще из всех, кто вернулся в сборную, позвонил только Карпин.

– Два года не разговаривали по вашей инициативе?

– Да.

– А как помирились?