Валерий Харламов - Моя автобиография. Три начала

Я не берусь судить, как, каким путем приходили они к единому мнению о составе, который отправится в Любляну, Гренобль или Стокгольм, я не знаю, что предшествовало той минуте, когда они объявляли план игры на предстоящий матч, когда высказывали нам замечания, давали советы — знаю только одно: они выступали единым фронтом. Как люди, у которых совпадают точки зрения по всем вопросам. Как единомышленники.

Аркадий Иванович в отличие от Анатолия Владимировича легко отходит, он мягок, вежлив, неизменно спокоен — по крайней мере внешне. Он всегда сдержан и корректен. Чернышев умело успокаивает хоккеистов, смягчает темпераментные, порой излишне резкие тирады коллеги, он весьма осмотрителен в выборе выражений и, кажется, никогда ничего не делает и не говорит, не взвесив предварительно все возможные «за» и «против». Разумеется, я знаю Аркадия Ивановича значительно меньше, чем Анатолия Владимировича, он работал с нами, армейцами, только в сборной, тогда как Тарасова мы видели изо дня в день, и потому рассказываю о нем с меньшей степенью уверенности, чем о его коллеге.

Аркадий Иванович внимателен к игрокам, живет их заботами, к нему приходили высказаться, как говорится, «излить душу» и в тех случаях, когда причиной огорчений были дела вовсе и не хоккейные. Он выслушает с видимым интересом и вниманием — это всегда важно: чувствовать, что твои жалобы или сомнения не в тягость собеседнику, не отвлекают его от более важных дел. Громадное достоинство Чернышева — умение дать совет в такой форме, будто бы ты сам додумался до этого решения.

Главный принцип Аркадия Ивановича, лейтмотив всего его поведения, отношений с людьми — спокойствие. Он иначе настраивает ребят перед матчем, искусно снимает неизбежное психологическое напряжение, вносит некую утишающую, если можно так выразиться, струю.

В 1969 году наша тройка дебютировала на чемпионате мира, сыграли мы, по общему мнению, успешно, но ошибок у нас было, конечно же, немало, и одна из них, моя, имела весьма печальные последствия.

Матч второго круга между командами СССР и Чехословакии представлялся решающим для исхода всего турнира. В первом круге мы проиграли нашим друзьям, но и они, в свою очередь, уступили сборной Швеции. Наша же команда обыграла «Тре Крунур», и потому после первого круга все три сборные, как по набранным, так и по потерянным очкам, были в равном положении.

То был последний перед долгим перерывом чемпионат, в котором принимала участие команда Канады, однако заокеанские хоккеисты проиграли свои матчи первого круга (как, впрочем, забегая вперед, и второго) всем трем сильнейшим европейским командам.

Вот почему при равенстве положения всех лидеров матчи второго круга приобретали вдвойне важное значение.

Поединок начался для нас неудачно. Чехословацкие хоккеисты вели 2:0, затем ценой громадных усилий наша команда отыгралась, счет стал ничейным (шайбы забросили я и Анатолий Фирсов), а в третьем периоде, когда до конца встречи оставалось всего 12 минут, случилось непредвиденное. Шайба была у нас, потом кто-то из моих партнеров передал ее мне, я передержал шайбу, как говорят в таких случаях, «завелся», потерял ее в нашей зоне, и чехословацкие хоккеисты забили нам третий гол (это сделал защитник Хорешовски). Решающий гол. Наша команда рванулась отыграться, все помчались вперед, и спустя 140 секунд Ярослав Холик забросил четвертую шайбу в наши ворота. Потом Александр Рагулин отквитал один гол…

Сборная СССР потерпела поражение.

В нашей раздевалке после матча царила гнетущая тишина. Ужасная тишина. Никто из ребят не упрекал меня, кто-то даже, проходя, постучал клюшкой по щитку — не расстраивайся, мол, не убивайся, всякое случается.

Я протирал коньки и думал о матче, о том, что случилось. Из-за меня, из-за моей непростительной ошибки.

Мне было стыдно. Из-за меня проиграли матч. Из-за меня проиграли чемпионат мира. Шесть раз подряд — с 1963 по 1968 год — становились наши ребята чемпионами мира, и вот цепочка побед нарушается, рвется. Из-за меня рвется. Из-за меня, мальчишки, станут не чемпионами, а экс-чемпионами мира — бывшими, вчерашними чемпионами Анатолий Фирсов и Вячеслав Старшинов, Александр Рагулин и Виталий Давыдов, Виктор Кузькин и Владимир Викулов.

От обиды у меня непроизвольно потекли слезы.

В эту секунду ко мне подошел Аркадий Иванович и абсолютно спокойно, вроде бы даже не утешая, сказал:

— Ты только начинаешь играть в хоккей. И не нужно так расстраиваться. Это не последнее поражение в твоей жизни. И если ты так близко к сердцу будешь принимать каждую ошибку, любую неудачу, то надолго тебя не хватит…

Если бы Аркадий Иванович стал в ту минуту доказывать мне, что не все проиграно, не все потеряно, что есть некоторые, хотя и призрачные шансы, что мы все-таки станем чемпионами мира, то я бы ему, конечно же, не поверил: едва ли утешила меня такая малоуспокаивающая и нереальная надежда, вера в чудо.

Видимо, по своему богатейшему опыту Чернышев это знал и потому нашел единственно правильные слова.

— На ошибки надо реагировать иначе, — продолжал Аркадий Иванович, — надо анализировать свою игру, стараться понять, почему ошибся, и больше не повторять промахов…

Согласитесь, что после таких слов становится легче, хочется играть, доказывать, что ты не подведешь тренера, который понимает, как коришь ты сам себя за промашку.

Конечно, несколькими днями позже я понял, что Чернышев был сам страшно огорчен моей ошибкой, он считал, что именно я и вратарь Виктор Зингер виноваты в поражении, но мне о моей вине перед командой Аркадий Иванович сказал только после того, как мы стали чемпионами.

Команда Чехословакии уступила с редчайшим в хоккее счетом 0:1 шведским хоккеистам, которых мы обыграли и во втором круге, и исход борьбы решался в последнем матче чемпионата, в котором мы встречались с канадцами. Мы выиграли и благодаря лучшей разнице заброшенных и пропущенных шайб стали чемпионами мира и Европы.

Впоследствии, после разговора с Аркадием Ивановичем, я играл все спокойнее, с большей верой в себя, меньше волновался, а когда ты веришь в свою силу, то ошибаешься реже — идя навстречу сопернику, чувствуешь, что можешь его обыграть, обвести, обмануть, не боишься ни опекуна, ни возможной ошибки, знаешь, что риск поймут и оправдают. И игра идет лучше. И хоккей самому себе кажется еще интереснее.

Константин Борисович Локтев представляет следующее поколение спортивных педагогов. Он сохранил традиции нашего клуба, заложенные Тарасовым, а затем и Кулагиным. Все в ЦСКА при нем оставалось вроде бы тем же, но в то же время содержание тренировок несколько изменилось.

Константин Борисович успел поработать со многими хоккеистами, с которыми он вместе играл. Но шли годы, ветераны один за другим покидали команду, и сейчас практически лишь один Володя Викулов может похвастаться, что когда-то играл вместе с Локтевым.