Андрей Старостин - Встречи на футбольной орбите

Специалисты считали, что у маститого наездника жесткие руки, лошадь слишком строго управлялась и, может быть, поэтому на ходу питомцы Стасенко не гляделись так красиво, как, скажем, бежали рысаки у Павла Беляева. «Как часы», – говорят о таком ходе беговики.

Шел рядовой беговой день. Никаких именных призов особого значения не разыгрывалось. Но приятно было сидеть в ложе, при отличной солнечной погоде, в окружении людей, любящих спорт, по влечению сердца посещающих трибуны ипподрома, так же как и трибуны стадиона во время футбольных матчей.

В ложе как раз возник спор о слабом выступлении «Спартака», последовавшем за хорошей победой.

Ветеран русского футбола Евгений Захарович Архангельский, сверстник и одноклубник по «Новогирееву» Бориса Чеснокова, Павла Канунникова, братьев Артемьевых, приверженец конного спорта еще со времен Крепыша, с высот своего футбольного авторитета громил и тренеров, и игроков-спартаковцев: «В наше время не так играли».

Басистый Арнольд Григорьевич Арнольд, в прошлом популярный эстрадный танцор, затем изобретательный режиссер в коллективе Л. О. Утесова и в Госцирке, о котором в своей книге «Спасибо, сердце!» Леонид Осипович пишет: «…Его уже нет, к сожалению, с нами. Но память о нем всегда живет среди тех людей, кто сталкивался с ним в творческих исканиях…»

С Арнольдом меня связывала многолетняя дружба. Мы были одновалентны по отношению друг к другу: оставаясь вдвоем, мы совсем не тяготились вдруг возникающим молчанием, и увлечения наши совпадали. Футбол стоял на первом месте. Арнольд в молодости подвизался на футбольных полях Киева, по свидетельству Володи Агатова, автора известной песни «Темная ночь», он, длинноногий и быстрый, получил кличку «Пинчер». Однако тяга к искусству победила. Но не настолько, чтобы погасить привязанность к футболу и конному спорту. Картинки из театральной жизни он умело и остроумно переводил на обсуждающуюся тему – в данном случае – спартаковские перепады в игре. Арнольд отослал нас к великому русскому трагику Павлу Степановичу Мочалову, напомнив о взлетах и падениях в его творчестве. Рассказал, как замоскворецкий купчина из партера закричал артисту, своему должнику по лавке, в восторге чувств за доставленное удовольствие: «По мясу квит!», а на следующем спектакле Мочалов мог услышать: «Плати за мясо!»… Так, мол, и «Спартак» играет только по вдохновению.

Однако дискуссию резко прекратил звонок, вызывающий лошадей на старт. Среди группы участников появился и Корнет. Он хорошо гляделся на предстартовой проминке: легко отвечал на посыл наездника, весело помахивал хвостом и прядал ушами – признаки хорошего настроения лошади.

Высокого роста, тонкий, как лоза, стартер Обезьянинов, в костюме, напоминающем наряд горца – длинная блуза, перетянутая тонким ремешком с насечками, неширокие брюки в сапоги и легкая кубанка на голове, – стоял на судейской вышке, подняв руку с красным флажком.

Шеренга участников для принятия старта с хода двинулась в направлении стартера, равняясь на лошадь, бегущую по бровке.

– Полевые, тише, – истошно кричал Обезьянинов, выравнивая рысаков, как огромную свечу держа флаг в вытянутой руке. Лошади, с трудом сдерживаемые наездниками, дробно топоча, подходили к стартовой линии. Но одна из полевых все же вырвалась вперед. Обезьянинов, оставаясь недвижим, как обелиск, отчаянно громко, на высоком фальцете закричал: «Наз-а-а-а-д!!!» Это был фальстарт.

Рысаки легким троттом двинулись на исходные места, послушно подчиняясь вожжам наездников, которые в свою очередь неукоснительно следовали отрывочным указаниям стартера – «в спину», «ворочь», «подавайте».

Во второй раз нарушителем оказался Корнет. Он резко с поля бросился вперед, стараясь обеспечить себе выход на бровку. Но Обезьянинов был начеку, опять тем же истошным криком «Назад!» зафиксировал нарушение: «Стасенко, не вырывайте – пущу сзади!»

После неоднократных фальстартов система наконец сработала. Когда лошади без явных нарушений правил подошли к линии старта, Обезьянинов вдруг, словно складной аршин, согнулся в коленях, завалил корпус назад и, опустив резким движением руку с флагом вбок, до земли, заголосил: «Поше-о-о-о-л!!!» Тут же раздался протяжный звон судейского электросекундомера – рысаки устремились по широкой беговой дорожке к первому повороту.

Бег возглавил Корнет. Он довольно резво провел первую четверть круга, израсходовав более высокий по сравнению с другими рысаками запас энергии, чтобы захватить бровку. На противоположной прямой ему пришлось увеличить скорость, так как конкуренты с поля сильно наседали на лидера. Серый жеребенок ясно виделся первым и у полукруга, где заканчивается вторая четверть. При входе во второй поворот признаки усталости едва проглядывались: круп рысака чертил в воздухе не строго прямую, горизонтальную, линию, а несколько вибрирующую. Однако Корнет и третью четверть закончил впереди остальных, показав на ней наилучшую резвость.

– Встанет в обрез, – пробасил Арнольд.

– Пожалуй, перепейсил, – согласился авторитетный ценитель рысистых и скаковых лошадей Сергей Александрович Эльдаров.

Кто-то, играющий на Корнета, недовольно буркнул:

– Закаркали.

Шла обычная разговорная сумятица, возникающая в моменты спортивных кульминаций, когда суеверие, апломб, дилетантство и знание смешиваются в один несвязный гул голосов, усиленный эмоциональным возбуждением.

Корнет же не сдавался, хотя теперь уже стало ясно – бежит на пределе возможностей. До финиша оставалось рукой подать, и он еще возглавлял бег, не уступая наседавшим конкурентам и с поля и по ключу (выем внутрь поля от бровки, дающий возможность лошади, идущей в спину за лидером, при выходе из поворота на финиш обходить впереди идущего с левой стороны).

Но нам не суждено было узнать: остался бы Корнет победителем или уступил соперникам у самого выигрышного столба. Во всяком случае он не сдался. Будучи еще впереди всех, серый жеребенок вдруг зашатался и безжизненно рухнул на беговую дорожку, вытянув голову в направлении финишной ленты. Корнет пал, вызвав тяжелый вздох сострадания у всего ипподрома, лошади «не хватило сердца», как говорят специалисты конного спорта.

Корнет проследовал мимо выигрышного столба в ветеринарно-лазаретном фургоне, в который его на наших глазах погрузили. Он закончил беговую карьеру, как римский гладиатор, сражаясь насмерть. Призовую качалку вез конюх, рядом в черном камзоле шел, сняв белый наезднический картуз, Стасенко. По его продубленному до красноты ветром и солнцем лицу, иссеченному глубокими морщинами, катились слезы.

Что это – бабелевское «высоко развитое чувство преданности», или чуенковское «от лошади можно требовать не больше, чем она может дать», или, проще говоря, не было должного «порядка», то есть Корнету не хватило тренировочной работы? Мы судили, рядили по этому поводу, не находя исчерпывающих ответов, а судейский колокол уже вызывал участников на беговую дорожку для старта очередного заезда.