Андрей Старостин - Встречи на футбольной орбите

– Сегодня пошагаете, – сказал мне Тихон Иванович Максимов, обходительный конюх, много лет работавший с Бондаревским. «Как это – «пошагаете»? – подумал я. – Рядом с лошадью, что ли?»

– Для начала сегодня пошагаешь, – подтвердил появившийся Бондаревский, – с Тихоном Ивановичем вместе.

Я уже хотел взорваться: мол, пошагать-то я и дома могу: не для этого же я в четыре часа утра с постели вскочил, но Бондаревский успел скомандовать: «Садись на Гвидона».

Когда я умостился в качалке, чуть вверх и вперед ноги, почти касаясь ими крупа Гвидона, и заполучил в руки вожжи, то прилив восторга отбросил меня на четвертьвековую дистанцию: Мишка Марьин, борона, вожжи, лошадь!..

Однако постепенно мой кураж шел на снижение. «Пошагать лошадь» – профессиональный термин. Ездок сидит в качалке, а лошадь шагает. Необходимый компонент тренировки, но нудный. Мы «шагали» с Тихоном Ивановичем ежедневно часа по два. Присоединялся к нам и «сам». Сидя бок о бок в качалках и вышагивая по дорожке бесчисленное количество кругов, я постигал премудрости достижения высших физических кондиций у рысака.

Потом я стал «работать» Гвидона «в размашку», то есть рысью со средней скоростью. Я жаждал езды, когда рысака можно запустить изо всех сил. И наконец дождался, Бондаревский сказал: «Сегодня работаем «в резвую».

Всю ночь шел дождь. Дорожка была грязная, но на кругу работа шла полным ходом. Мы развернулись по всем правилам старта, набрали скорость, «сам» на своей резвой лошади старшего возраста быстро двинулся вперед, а мы с Тихоном Ивановичем с поля поспешали за ним. Комья грязи полетели мне в физиономию, залепляя предусмотрительно надетые очки, которые очень ограничивали зрение. При том же в Гвидоне пробудился инстинкт соревнования, и им с каждым шагом все больше овладевал азарт: жеребец неистово тянул вожжи, и к полукругу я подъезжал весь покрытый грязью, с простоволосой головой (кепку сорвало ветром) и совершенно онемевшими от перенапряжения руками. Чем больше я старался удержать Гвидона вожжами, тем упорнее он их тянул. Сложность моего положения усугублялась тем, что сзади я слышал топот других лошадей, а Бондаревский и Тихон Иванович были далеко впереди. Знаешь, что лошадь на любом аллюре на упавшего на землю человека не наступит, но топот сзади все равно покою не дает.

И в этот самый момент, когда я почувствовал, что беспомощен полностью, что сейчас неминуемо свалюсь в грязь, под копыта, вдруг пришло облегчение. Вожжи ослабли, руки ожили, топот сзади прекратился: это Гвидон подхватил меня «на унос» и помчал полевым галопом мимо что-то испуганно кричащих мне Бондаревского и Тихона Ивановича. Я почти ничего не видел и совсем ничего не соображал, держась, сколько позволяли силы, за петли вожжей.

Не знаю, чем бы это дело кончилось, если бы Гвидон не оказался умнее меня. Доскакав до поворота с круга в конюшню, жеребенок перешел «на размашку» и, сменив рысь на шаг, остановился у самых конюшенных ворот, доставив меня до места, с которого я отправился на круг, воображая себя Вильямом Кэйтоном.

Все закончилось хорошо. На конюшне за завтраком после утренней работы стоял громкий хохот. Бондаревский уверял, что на ипподроме появился новый наездник – «лохматый, в черной маске», насмерть перепугавший Гвидона. Кажется, вместе с нами ржал и Гвидон.

Я не собирался менять мяч на вожжи, поэтому не был слишком огорчен неудавшейся «резвой работой». Я получил основное, чего добивался: познакомился, как говорится, с черного хода с методикой подготовки живого организма к высшим физическим напряжениям и к бегам не охладел.

Наверное, это наследственное увлечение. Отец и дядя Митя были неизменными посетителями ипподрома, Помню, с каким бравым видом они отправлялись на ипподром, досконально изучив афишку, а главное, надеясь на «сказал». Это сакраментальное «сказал» относилось к дальнему родственнику и другу нашей семьи Матвею Ивановичу Чуенко. Отец упомянутого выше Павла Матвеевича Чуенко, известный до революции наездник.

Матвей Иванович, загорелый до кофейного цвета, черноусый, коренастый украинец, был не очень говорлив вообще, а по части «сказал» в особенности. В то время наездники в тотализаторе заинтересованы не были. Крупные денежные призы и жалованье от владельцев вполне обеспечивали их бюджет. Да и строгий запрет общества на этот счет удерживал наездников от игры. Поэтому Матвей Иванович, говоря о конюшенных делах, ограничивался уклончивыми ответами «как сложится бег», «много от погоды зависит» и что-нибудь неопределенное в этом же роде. Но когда ронял «моего не выкидывайте», это уже значило «сказал».

По возвращении с бегов дядя Митя еще с порога громко возглашал: «От Матвея, что от козла молока». Но бывали случаи, когда независимо от Матвея егеря «угадывали». Тогда успех неизменно отмечался – на столе появлялось лом-печенье из розничного магазина при фабрике Сиу (ныне «Большевик»), колбаса, ветчина от Чичкина, бутылки с клюквенным квасом Калинкина. Вино в доме бывало только на рождество и на пасху. Оживления за столом хватало и без горячительных напитков. Лошадников роднит с охотниками и футболистами обилие азартных бездоказательных споров. Повышенная возбужденность обуславливается издержками по тотализатору. Из чисто спортивных побуждений на бега ходит незначительное число людей. Многие же, в той или иной степени, как говорят, «тотошники». Из них подавляющее большинство – легко недомогающие. Они несут обычные издержки тотализатора, но глубоких травм домашнему бюджету не наносят.

Однако есть и сжигаемые страстью к игре, верящие в возможность обогащения на бегах. В этом виновата не лошадь. Закроют бега, они найдут другое место, где можно «поставить» – карты, бильярд, домино, номер купюры, автомашины, наконец, кто дальше плюнет. В мире играющих такого рода «болельщиков» называют «сухой алкоголик».

Вот невыдуманная история о человеке, однажды спустившемся в подвал бильярдной при гостинице «Метрополь». В годы нэпа в этой бильярдной шла игра на крупные деньги. Все мастера кия с присвоенными им в кругу «играющих» псевдонимами «Бейлис», «Лебедянский», «Бузулуцкий», «Саратовский», в последующем чемпионы страны по бильярдному спорту, разыгрывавшемуся в тридцатых годах, с их настоящими фамилиями, соответственно Николай Березин, Николай Ольховиков, Василий Кочетков, Виктор Пономарев, показывали там свое артистическое исполнение ударов по шару во всем их многообразии – резаные, с оттяжкой, корамбольные, ползунки, клопштоссы, оборотные. На их игру можно было смотреть часами.

Появившийся в бильярдной респектабельного вида с бородкой «буланже» среднего возраста человек (как впоследствии выяснилось, он занимал солидное служебное положение), почтительно принятый маркером, сыграл две-три партии, откланялся и, благовоспитанно пожав маркеру руку, ушел. За короткое время он стал завсегдатаем бильярдной. Сделался безотказным партнером «на любой куш».