Андрей Старостин - Встречи на футбольной орбите

И вот сейчас в продолжение этого долгого пути в машине его так и подмывало все время говорить о футболе, тем более что неудачный дебют на Олимпийских играх в Хельсинки еще был свеж в памяти.

Правда, его не столько разочаровал сам факт поражения от югославов, сколько его последствия. И с ним нельзя было не согласиться, что роспуск команды ЦСКА, как базового коллектива сборной команды, якобы повинной в проигрыше, был по меньшей мере санкцией опрометчивой.

Как бы ни был долог путь, у него всегда есть конец. Мы приехали в Ялту. Нашли уединенное безлюдное место на морском берегу, с огромным нагромождением камней, скользких, покрытых зеленым мохом. Надо обладать акробатической ловкостью, чтобы по ним добраться до воды. Не успели оглянуться, как Яншин, не долго думая, разоблачился и, поражая тучностью, направился к воде, балансируя на камнях, как новичок-конькобежец на льду. И вдруг с высокого каменного трамплина ринулся вниз головой в море. Волны вскипели над погрузившимся в воду Яншиным, и мы уже начали с Иттиным волноваться, когда он, как мощный тритон, всплыл на поверхность и приветливо помахал нам рукой – чего же, дескать, не купаетесь.

Мы наградили его дружными аплодисментами и не без труда, скользя по тем же камням, залезли, осторожно ощупывая дно ногами, в море. От ныряния с высокого камня воздержались.

– Каков наш инфарктник-то, а? – потихоньку бурчал мне Дмитрий Маркович, полоскаясь у берега.

– Помылись? – иронически спросил Яншин. – Теперь пойдемте приведем себя в порядок и поедем поздравить Марию Павловну.

Мы с волнением ожидали этого часа. Марии Павловне Чеховой вот-вот исполнилось девяносто лет. У Яншина было поручение от Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой поздравить любимую сестру мужа с юбилейной датой.

С душевным трепетом ожидали мы у парадной двери, тогда еще не огороженной ауткинской дачи, когда нам откроют на звонок Михаила Михайловича.

Все оказалось проще, чем представлялось. Никакой чопорности. Мария Павловна встретила Яншина очень дружелюбно, как давнего знакомого, и мы с Иттиным не остались без ее любезного внимания.

Пьем чай. И с ощущением чего-то ирреального я слушаю воспоминания вполне реальной Марии Павловны, как после пасхальной заутренни «я, Антоша и Николай Андреевич Римский-Корсаков из Кремля пошли встречать восход солнца на берег Москвы-реки, у Каменного моста»… Как потом в музыке Римского-Корсакова ей слышались переливы звона колоколов московских сорока сороков.

Помнится, к концу нашего чаепития раздался звонок, и через минуту послышалось пение. Зазвучал голос, который, как качаловский в декламации, узнаешь с первой ноты. Звук приближался, голос усиливался в своем удивительно лиричном и радостно животворном утверждении «Я встретил Вас, и все былое в отжившем сердце ожило…».

Это приехал Иван Семенович Козловский, как всегда жизнерадостный, полный добра и внимания ко всем окружающим. Мария Павловна взволнованно выслушала и романс и поздравления артиста, который доставил ей такое огромное удовольствие. Это было видно и по ее оживленным глазам и по приветливости, с какой она усаживала Ивана Семеновича к столу. Стало совсем по-домашнему просто.

Иван Семенович Козловский обладает чудесным даром быть всегда гостем долгожданным, даже если только что был рядом. Это от щедрой его души. Он дарит себя людям безотказно, как и подобает делать человеку, награжденному природой большим талантом.

Мы побродили по знаменитому чеховскому саду, посидели на скамейке, где сиживал Антон Павлович, очень любивший здесь отдохнуть, как говорила Мария Павловна. Подышали Чеховым в его комнате, где хозяйка дачи оставила все «так, как было».

Распрощались и уехали с просветленной душой.

В Сухуми состоялся семейный совет, где, несмотря на возражения подросшей дочери – «Папа, тебе скоро пятьдесят, а ты все о мячиках да трусиках», – я при категорических высказываниях Яншина и молчаливом одобрении жены утвердился во мнении, что работать надо продолжать в области спорта.

Сомнения возникли потому, что был выбор. В Норильске последнее время я работал начальником планово-финансового отдела управления местных стройматериалов. Тренировки по футболу вел по совместительству. Несмотря на то что работа инженера-экономиста, в особенности по планированию сложного производства – железобетон, шлаковата, стекло, термоизоляционный и строительный кирпич, деревообделочные детали и прочие виды строительных материалов, – дело интересное, но без футбола было скучно жить. Я понял: без стройматериалов могу, без «мячиков и трусиков» нет. Это соображение и решило дело.

Я стал сотрудником аппарата Центрального совета в обществе, в котором состоял членом со дня его организации.

– Оглядитесь, не торопитесь, – наставлял меня Исидор Владимирович Шток, – за двенадцать лет много футбольной воды утекло, да и театральной не меньше.

Исидор Шток, любитель футбола с далеких довоенных лет, а драматург с еще более раннего времени, трезво оценивал обстановку. И я понимал, что норильский футбол не московский. Не торопился, но видел, насколько образованнее стал и игрок и зритель. Тренера пока я не разглядел. Понимал, что в развитии он отстать не может от игрока и зрителя. Но не убежал ли далеко вперед? Не оторвался ли, без оглядки лидируя, от своих?

В долгих беседах со Штоком мы всегда затрагивали тему взаимоотношений режиссера и актера, автора и редактора, игрока и тренера, художественного руководителя и драматурга. Исидора интересовали эти вопросы еще и потому, что он работал над пьесой «Ленинградский проспект».

Я продолжал стоять на позиции приоритета исполнителей: автора, актера, футболиста. Но кто может ответить, где тут норма?

Накануне первого чемпионата Европы (тогда он разыгрывался как Кубок Европы) у меня был разговор с Николаем Николаевичем Романовым. Настоящий государственный деятель в области развития физической культуры и спорта, Николай Николаевич знал и, самое главное, любил футбол.

Еще в 1940 году, будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, он возглавлял спортивную делегацию в Болгарию. Я тогда был капитаном команды. Воспитанник комсомола, он не любил людей инертных. Сам очень инициативный, требовал активного дела и от подчиненных.

Сидя в кабинете председателя Союза спортивных обществ и организаций – тогдашняя его должность, я пытался уйти от ответа на прямой вопрос – пойду ли я работать во Всесоюзную федерацию футбола в заместители к В. А. Гранаткину.

– Чего виляешь? – наседал Николай Николаевич, – Отвечай прямо!

– Вряд ли я удержусь долго, – опять уклончиво ответил я.

– Почему ты так думаешь? Объясни.

– У меня, Николай Николаевич, есть личное мнение на отдельные положения в футболе, могу быть не сговорчив.