Александр Нилин - Спортивный интерес

С этой же свободой он пытался прожить и обыденную жизнь, ждал и в общежитии такого же, как на поле и на трибунах, всепрощения за промахи, которые он искупал мигом вдохновения.

Только не существовало вне футбола – о чем он в молодости и не подозревал – точки приложения его дара.

И Эдик со своей свободой был обречен на неприятности и несчастья.

Он прошел сквозь них, не потеряв, при всех видимых утратах, самостоятельной души, в которую при всей своей гиперболической открытости и общедоступности так и не дал никому глубоко заглянуть…

Незадолго до смерти Эдика мы как-то разговорились с ним о профессиональном футболе в его полноценном, зарубежном варианте – в конце восьмидесятых годов всех футбольных людей занимала эта тема.

И я засомневался: а смог бы он – при его-то подвластности настроениям – играть за какой-либо из мировых суперклубов?

Он сказал, что мог бы: «там же такие деньги платят».

Я удивился: он же много раз мне говорил – и в том, что это так, я тоже много раз убеждался – о безразличии своем к деньгам: «они для меня мало что значат…»

Но потом – его уже не стало, а я продолжал о сказанном им в разные времена думать – понял, что при совестливости Эдуарда астрономические суммы контрактов в профессиональных клубах и его вынудили бы принести себя хотя бы отчасти к соответствию галерному труду большого футбола, а не только вдохновению, посещающему и гения не каждый раз.

Ему бы пришлось ломать себя, пахать, как пашут менее одаренные, – и меньше получать удовольствия, чем тогда, когда имел он возможность играть по настроению.

И может быть, лучше для всех нас, да и для него самого, что прожил он в иное для футбольной России время?

В третий раз за последние два года противниками – теперь уже в официальном матче – нашей сборной стали немцы.

В Мельбурне Германия была представлена Объединенной командой, но в футбольную сборную вошли любители из ФРГ. И трепетать бы им перед встречей с командой, дважды побеждавшей лучших немецких футболистов. Но получилось так, что, разглядев в соперниках игроков, умеющих хорошо защищаться – команду с организованной обороной – слегка замандражировали наши звезды.

Немцы отдали им инициативу, только контратаковали.

В олимпийском турнире, где каждая случайность может оказаться роковой, такая тактика для команды, исповедующей атаку, обещает нервотрепку.

Особенно когда игра у нападающих не пошла.

Анатолий Исаев забил гол на двадцать шестой минуте.

Увеличить счет никак не удавалось, страх попасться на контратакующий выпад сковывал опытных игроков – игра все же была первой на турнире.

Но ведя необычайно жесткую оборону, молодые немцы прежде всего вымотались физически сами.

И Стрельцов первый обратил на это внимание – увидел вдруг, что опекавший его защитник, что называется, «наглотался», вот-вот выключится из игры, выпустит русского форварда из внимания. Эдик крикнул Сальникову: «Сережа!» Тот, как всегда, все видел – и сразу же ему пас.

Гол Стрельцов забил за четыре минуты до завершения матча. У всех от души отлегло.

А на предпоследней минуте немцы «размочили» Яшина.

Качеством своей игры все наши были, конечно, недовольны. Без обид выслушали замечания Качалина.

На легкую, как ожидалось, игру со слабенькой командой Индонезии вышли уже чересчур серьезно, по обыкновению, отмобилизованные.

И опять тяжело пошло дело у знаменитой атаки.

Индонезийцы не мудрствовали – всей командой оставались в обороне: в штрафной площадке столпились все одиннадцать их игроков.

Такая манера игры наших форвардов-классиков и во внутреннем календаре всегда сердила.

Самолюбивое раздражение мешало сыграть остроумно и тонко против бездарностей-оборонцев.

Момент следовал за моментом, между тем время шло, а счет открыть не удавалось – и форварды начинали сердиться друг на друга за прямолинейность.

А уверенность в себе форвардов впрямую зависит от забитого гола. И когда мяч, как заколдованный, не мог никак проникнуть в индонезийские ворота, лихорадить стало и самых опытных и хладнокровных.

Спешка сменялась апатией.

Хуже не придумаешь.

Двадцать семь угловых ударов подали игроки советской сборной – и никакого эффекта.

Ничего не удалось сделать и в дополнительное время.

Потом убеждали себя, что помешало желание победить малой кровью. А не излишняя ли закрепощенность?

Но обсуждение случившегося – под руководством не только футбольных командиров, но и руководителей в больших чинах всей советской делегации в Мельбурне, проводимое в стилистике и лексике партсобраний, – могло бы привести к еще большему закрепощению.

Выручило привыкание к обязательным накачкам. Футболисты не поддались больше размагничиванию ответственностью.

И на повторную игру вышли лишь чуть-чуть подразозленные пережитым разочарованием – и состав несколько скорректировали: Маслёнкина поставили вместо Парамонова, а на левый край Ильина вместо динамовца Владимира Рыжкина – и действовали посвободнее.

И голы забили те, кому и полагалось их забивать: два Сальников и один Иванов, а четвертый Игорь Нетто: он не так часто забивал, но один из четырех своих голов за сборную забил как раз заупрямившимся индонезийцам.

Причем три мяча забили в первом же тайме – чего было мучиться накануне?

И обидно еще, что зря растратили энергию перед полуфиналом с болгарами – труднейшим для нашей команды противником.

Полуфинал с болгарами вспоминали потом, может быть, чуть реже, чем матч в Москве против ФРГ.

Болгарам обычно удавалось навязать неприятный для нашей сборной рисунок игры. Известная общность в тактике требовала много терпения, а мотивация у сборной из маленькой Болгарии неизменно оказывалась выше, чем у наших футболистов, знавших, как тяжело играть с болгарами, но все равно считавших себя классом выше.

Класс действительно был выше у ведущих наших игроков. Но до безусловной победы без ссылок на большее, чем у соперников, везение нашим футболистам постоянно чего-то недоставало.

В составе у сборной Болгарии среди мастеров выделялись еще и те, кого считали «специалистами по России».

Например, Колев – за ним советским защитникам никогда не удавалось до конца уследить.

Никто не сомневался, что игра предстоит нервная, но всех драматических для нашей команды поворотов никто не мог предвидеть.

На скамейке запасных ерзали бледные Симонян (он в отчаянии рвал траву), Маслёнкин, доктор Белаковский…

Белаковский заметил, как двинулся с искаженным лицом к их скамейке Николай Тищенко, поднявшийся с земли после столкновения с Яновым, – и бросился ему навстречу.

Тищенко требовал, чтобы доктор «вправил» ему «выбитое» плечо. Белаковский повернул ему голову, чтобы тот не видел своими глазами травму, разрезал темную от крови майку – и сам ужаснулся: ключица прорвала кожу и торчала наружу…