Алексей Тихоньких - Я был советским спортсменом

– Нехило! – протянул я. – А почему он никогда не приезжает к нам, а мы не ездим в гости к нему?

– Это длинная история. – вздохнул отец. – Расскажи мне лучше, как у тебя с учебой в институте.

– В институте все нормально, мне разрешили свободный график посещения занятий из-за моих многочисленных сборов и соревнований.

Позже я узнал от матери, что мой дед, вернувшись с войны, не стал жить с женой и своими четырьмя детьми и женился заново. С новой женой у них родились дети. Время было голодное. Все было сложно. Мне не хотелось бередить старые раны моего отца, и я перестал его расспрашивать о нем.

Я еще немного постоял у окна и вернулся в постель.

«Завтра воскресенье – день отдыха. В любом случае смогу выспаться». – подумал я, поворачиваясь лицом к стене.

Утром после завтрака я взял у дежурной по залу лыжи и лыжные ботинки и направился к лесу. В лесу лыжня была уже накатанная, видно, я был уже не первый и далеко не самый ранний утренний лыжник.

Углубляясь все больше и больше в подмосковный лес, я чувствовал, как его непривычная тишина действовала на меня успокаивающе. Огромные неподвижные ели нависали своими придавленными снегом ветками надо мной и провожали меня хвойным запахом. Свежий снег придавал всему вокруг чистоту своим непорочным белым цветом.

Мне вдруг вспомнилось, как на приеме в Советском посольстве в Пекине китайский переводчик объяснял нам, что белый цвет для них является цветом скорби. Им было удивительно, что в большинстве европейских стран невеста идет под венец в белом платье. В Китае один из самых любимых цветов – красный, и невеста на свадьбе одевается в красное платье, поскольку для китайцев он символизирует счастье.

Стоящий рядом сотрудник посольства усмехнулся:

«Удивил! Мы тоже под флагами красного цвета до сих пор боремся за всеобщее счастье!»

Я оглянулся. Мужчина лет сорока насмешливо смотрел на меня. Мы познакомились с ним и разговорились, ожидая выступления посла. Оказывается, что после окончания МГИМО основную часть своей жизни он прожил и проработал за границей.

В какой-то момент я участливо спросил его:

– Скучаете, наверно?

На что он со снисходительной улыбкой ответил:

– Алексей, ты же знаешь, жизнь коротка и прожить ее нужно ТАМ.

Я вопросительно взглянул на него и ничего не сказал. Как раз в этот момент посол зашел в зал в сопровождении руководителя нашей делегации, и все повернулись в их сторону.

Воскресенье пролетело быстро. Следующие два дня на тренировках мы в основном шлифовали программу и отрабатывали детали. Все было готово, и я был в хорошей спортивной форме.

В день отъезда в аэропорту Шереметьево нам раздали паспорта, и мы направились на таможенный контроль. Невысокий крепкий таможенник, напевая какую-то песенку, привычно шарил в моей сумке. Он вытащил из моей сумки резиновый жгут, которым я разминал плечи, удивленно покрутил его в руках, но ничего не сказал. Затем в его руках оказался тюбик с зубной пастой. Он отвинтил колпачок, понюхал и выдавил немного содержимого. Я молча наблюдал за его жестами.

Вот так же ловко дежурный сержант проверял содержимое моей сумки в прошлом году на пропускном пункте в мою воинскую часть. Не найдя ничего предосудительного, он отправил меня переодеваться в солдатскую форму. По дороге в казарму я обратил внимание на порядок и чистоту на территории.

После обеда я услышал сигнал к общему построению на площадке возле нашего здания. Военнослужащие торопливо выбегали и строились. Наконец все были на плацу. Прапорщик торжественным голосом объявил:

«Сегодня я нашел окурок на территории. По традиции нашей воинской части и во имя поддержания чистоты в нашем расположении мы с вами должны устроить ему достойные похороны!»

Сначала я не понял, что именно он имел в виду, но когда увидел лопаты, кирки и очерченную зону для могилы, то не поверил своим глазам. Это был не сон! Прапорщик приказал вырыть яму два метра на два шириной и два метра глубиной!

Мы разделились на несколько групп и начали поочередно вгрызаться в неподдающуюся высохшую землю. После двадцати-тридцати ударов киркой и бросков лопатой группы менялись. Яму копали больше часа. Затем построились возле нее и прапорщик кинул в нее окурок. Снова взялись за лопаты, забросали яму землей и утрамбовали. После того, как прапорщик произнес прощальную речь, мы продолжили наши ежедневные строевые занятия.

Вечером, выходя из столовой, я увидел на асфальтовой дорожке принесенный ветром конфетный фантик. Я оглянулся и, никого не заметив рядом, подобрал его и бросил в урну.

Воинская служба в Советском Союзе была обязательной для всех мужчин. Срок этой воинской повинности зависел от рода войск. В сухопутных войсках служили два года, на флоте три. Для спортсменов создавались специальные спортивные роты с особенным распорядком дня, позволяющим больше заниматься спортом.

На службе я практически не появлялся. Выступал на соревнованиях за Вооруженные Силы СССР и приносил необходимые очки нашей спортроте в течение двух лет.

– Куда едем, молодежь? – весело спросил таможенник, отодвигая мою сумку.

– В Соединенные Штаты, – ответил я.

– Спортсмены что ли?

– Да. Гимнасты.

– Хорошо. Можете забрать ваши вещи. Проходите. Счастливого пути.

Я застегнул молнию на моей сумке и пошел сдавать ее в багаж.

Когда я подошел к кабинам паспортного контроля, передо мной стояло уже несколько человек. Все терпеливо ждали. Подошла моя очередь. Я положил заграничный паспорт и посадочный талон на стойку. Пограничник по другую сторону окошка, едва поздоровавшись, пристально посмотрел на меня, затем на фотографию в моем паспорте. После этого он полистал паспорт, по всей видимости сравнивая визу с какими-то другими документами, находящимися в его распоряжении.

Каждый раз этот внимательный взгляд проверяющего в военной форме вызывал во мне ощущение беспокойства. Мне казалось, что в любую минуту все может обернуться неблагоприятным образом и найдется что-то, не позволяющее мне пройти в зону вылета.

«Проходите», – сказал пограничник беспристрастным голосом, подавая мне документы.

До вылета оставалось почти полтора часа. Я присел, ожидая других членов нашей немногочисленной делегации.

Рядом со мной оказался солидно одетый мужчина среднего возраста. Он мельком взглянул на меня и углубился в чтение толстого литературного журнала «Новый Мир».

Мне был знаком этот журнал. Именно в нем я прочитал первую публикацию повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Мой отец принес этот журнал домой в конце семидесятых. Оказывается, он уже полгода ждал очереди, чтобы прочитать эту повесть, передающуюся из рук в руки среди его сослуживцев. Напечатанная в 1962 году с разрешения Хрущева после его отставки она была повсеместно изъята из публичных библиотек и уничтожена, но изданные раннее экземпляры продолжали передаваться из рук в руки.