Владимир Абрамов - Футбол, деньги и те, кто рядом

– А когда они играют, – как мне показалось, усталым голосом спросил Костя.

– 7 октября в 17.00.

Он немного помолчал и сказал:

– Еще не решил, Николаич, где сам буду. Попозже скажу.

А потом обратился ко мне с вопросом:

– Я смотрю, ты все еще скучаешь по Корее?

– Да, – сказал я, – наверное. А ты помнишь, как господин Чой, мечтал приехать в Россию, когда к нам наконец прилетит его сборная?

– Что уж теперь вспоминать. Мы с тобой, если не ошибаюсь, 10 лет подряд осенью мотались в Сеул по его приглашению. Я и сейчас этот город часто вспоминаю. Жалко только, что Чой из жизни ушел так рано. Некому теперь организовывать для нас спарринги молодежных команд. Ладно, Николаич, ближе к 7-му октября созвонимся. Постараюсь.

Это был наш последний разговор.

В день игры сборных России и Южной Кореи около двух часов дня мне позвонил отец футболиста Андрея Панюкова и сообщил страшную весть: Кости больше нет.

– Как это случилось? – спросил я упавшим голосом.

– Пока никто не знает, Владимир Николаевич. Мне Олег Артемов сообщил.

Я сразу набрал президенту РФПЛ. Сергей Геннадьевич поднял трубку и сказал:

– Володя, ты, наверное, насчет Кости?

– Сережа, это правда?

– Да, – сказал он тихим голосом. – Сам еще деталей не знаю. Говорят, что тромб оторвался. Всё, давай я тебе перезвоню чуть позже.

В день похорон 10 октября на улице Маршала Тимошенко, где проходила гражданская панихида, людей было много, и лица многих были мне знакомы.

Сергей Фурсенко стоял рядом с Председателем Совета директоров клуба «Зенит» Дюковым. Я заметил, что они о чем-то беседуют, и не решился их беспокоить, но Сергей Александрович окликнул меня сам. Он обнял меня и тихо сказал:

– Вот и нет у нас теперь друга…

На кладбище в Ракитках мы долго ждали, когда придет катафалк из церкви, и, чтобы окончательно не замерзнуть, я бродил по территории этого небольшого подмосковного кладбища, разглядывая захоронения. Заместитель спортивного директора «Зенита» Александр Геннадьевич Поваренкин и стоящий с ним селекционер клуба Иван Стрельцов окликнули меня и спросили, ищу ли я что-то конкретное, переходя от могилы к могиле.

– Знаете, ребята, здесь где-то на пятом участке захоронен сам Виктор Семенович Абакумов.

– А кто это, – заинтересованно спросил Стрельцов.

– Это почти легендарная личность, – ответил я, – создатель и начальник контрразведки «Смерш». Ему тогда было, если мне память не изменяет, чуть больше 33-х лет.

– 33? – переспросил Стрельцов. – Возраст Христа.

– Да, – грустно улыбнулся я, – а расстреляли его в Ленинграде в Левашово в 1954 году.

– Выходит, и здесь Ленинград не остался в стороне, заключил Поваренкин и как-то с недоверием посмотрел на меня, а затем спросил:

– А почему, собственно, у нас в Ленинграде?

В его голосе содержался какой-то упрек. После недолгих поисков мы набрели на захоронение этого генерала. По странной случайности оно располагалось совсем поблизости от того места, где должен был быть упокоен Костя.

– Так он здесь не один, – прочтя надпись на надгробной плите Абакумова, тихо произнес Поваренкин.

– Да, – подтвердил я, – это его жена и сын.

– Постой, Володя, если ты про него чего-нибудь знаешь, расскажи нам, – попросил Стрельцов.

– Знаю только то, что и все, – ответил я. – В 1951 его арестовали по приказу Сталина и осудили по «Делу врачей». Били жестоко, но он никого не сдал и не оговорил, благодаря чему, как считают, он спас жизни многих врачей, при этом сам стал инвалидом.

Мои собеседники смотрели на меня и ждали продолжения рассказа.

– Его держали в тюрьме вместе с женой и двухмесячным сыном. Абакумова содержали в холодильной камере, закованным в кандалы в течение нескольких месяцев. У его жены от страха молоко пропало сразу, и она перестала кормить ребенка грудью. Удивительно, но ребенок выжил, даже стал впоследствии доктором медицинских наук, правда, под фамилией своей матери Смирновой. Отцовскую фамилию ему не разрешили носить.

– А из какого источника эти данные, – полюбопытствовал Поваренкин.

– Мы знаем об этом только со слов Павла Судоплатова, который сидел вместе с ним. После смерти Сталина дело переквалифицировали в «Ленинградское дело», и его естественно, перевезли в Ленинград. Тоже били, но уже по указанию Хрущева. Результат был тот же – этот русский мужик не выдал ни одного человека. Жену с сыном выпустили из тюрьмы только за несколько дней до его расстрела на Левашовской пустоши.

– Выходит, вот здесь, на кладбище в Ракитках и встретилась вся семья, – сказал Стрельцов.

– Да, – ответил я. – Останки Абакумова привезли из Ленинграда совсем недавно, когда расстрельную статью снова переквалифицировали в другую, заменив сроком тюрьмы в 25 лет.

– Зачем, его же уже расстреляли, – искренне удивился Стрельцов.

– Иначе бы не привезли, – ответил я. – И награды и имущество не вернули бы, и не встретился бы он со своими.

– Выходит, и Костя наш скоро повстречается со своей матерью, – сказал Иван Дмитриевич задумчиво и, отвернувшись, заплакал.

Вытерев слезы, он сказал, словно разговаривал сам с собой:

– Ну не предусмотрен за Костины заслуги орден, всю свою жизнь футболу посвятил, всё хотел сделать сам, поэтому и за здоровьем своим ему некогда было следить. Ни перед кем кепку не ломал и боялся только Бога. Молился ему истово в своем храме.

Зазвучала музыка, и многолюдная траурная процессия стала медленно продвигаться мимо пятого участка.

«Париж, мы любим тебя!» – весело скандировали в аэропорту «Руасси» наши болельщики, прибывающие на Евро-2016 шумными компаниями. Кто из русских не мечтал побывать здесь! Что ж, Париж – мечта миллионов. Смешавшись с толпой других, таких же отвязных и счастливых, наши рассчитывали задержаться во Франции как можно дольше, и если надо, потратить последние сбережения, лишь бы быть поближе к своей сборной.

Когда-то давным-давно наших болельщиков сюда просто не пускали, но именно в Париже мы первыми из всех европейцев стали чемпионами. И пусть нашу сборную здесь не видели ни в 84-м, ни в 98-м на «Мундиале», мы за это ни на кого не сердились. «La Russie ne boude pas, elle se recuielle», – говорил великий российский канцлер Горчаков, что означало: «Россия не сердится, она сосредотачивается», и мы были с ним как никогда согласны. Наконец мы добились права заявить о себе, к тому же сборная прибыла сюда вместе с доморощенным тренером, вернувшимся на положенное место после десятилетнего перерыва.