Владимир Шатаев - Категория трудности

— Думаю, Володя, это не ошибка... — проговорил он многозначительно, потом хотел что-то добавить, но передумал. Ледник под нами извивался длинной аспидной лентой, украшенной четырьмя или даже пятью темно-серыми бороздами. Это морены, оторачивающие его составные. По числу морен можно определить, сколько притоков впадает в этот огромный глетчерный бассейн, — каждый несет свою морену. Когда натыкаешься на него взглядом, первое мгновение чудится, будто он ползет прямо у тебя на глазах.

Мы тоже ползем. И не только ползем — расползаемся. Цепочка растягивается на километры. Теперь расстояние от первого до последнего измеряется уже не минутами, а часами. Мы уже давно спустились со склона и двигаемся по леднику. Идем практически в одиночку. И потому, что нет необходимости связываться друг с другом — в страховке здесь нет нужды. Труднопроходимые трещины встречаются не так часто, но и в этом случае всегда можно спуститься на морену. А если так, то почему бы не побыть какое-то время наедине с горами?! И потому, что есть необходимость не связывать друг друга. У каждого свой режим работы, укоренившийся, привычный, у каждого свой регламент, свой рациональный расчет сил. Высокий класс моих спутников проявляется прежде всего в высокой степени познания самих себя. Будь они неопытными мальчишками, вероятно, тянулись бы друг за другом. А после, на восхождении, одни занимались бы тем, что спускали вниз других. Но, слава богу, здесь серьезные альпинисты, у которых мальчишеская игра «в перегонки» вызывает лишь ироническую усмешку.

Иногда путники настигают остановившихся на отдых товарищей. Лица последних не вызывают тревоги, по глазам видно: силы еще далеко не иссякли — отдых плановый. И первые, бросив на всякий случай пристально-оценочный взгляд, убедившись, что в их помощи нет нужды, идут дальше.

Теперь я понимаю, что Дайнюс поступил правильно, не поставив перед группой обязательного условия следовать компактно. В этом случае самые сильные невольно стали бы навязывать неприемлемый для многих темп, что отрицательно сказалось бы в дальнейшем на восхождении.

За мной остается многокилометровый зримый, а порою лишь символический след, извилистый, уходящий за повороты, скрывающийся вдали. Временами я оглядываюсь назад специально, чтобы окинуть глазом сей эквивалент моей усталости. И эта оглядка приносит мне маленькую радость, удовлетворение, мне даже кажется, что она возмещает какую-то толику затраченных сил, снимает частично усталость. А на нее, кроме этого местами заметного следа, здесь работает все: и унылое однообразие ледника, и его цвет, столь же однообразный, уныло-серый, и нескончаемый подъем... За шестьдесят километров Южный Иныльчек набирает высоту 1100 метров, то есть в среднем по 18 метров на километр. Угол подъема незначительный. Но представьте, что вам нужно пройти вверх по шестидесятикилометровой улице, пусть даже асфальтированной и без рюкзака...

Однако... И впрямь улица полна неожиданностей! Даже эта ледниковая «улица» не без сюрпризов. Справа разрыв между скалами, нечто похожее на ворота. Заглянув в них, я увидел то, о чем догадывался, что встречалось не раз: огромная поляна, покрытая сочной растительностью, вдоль и поперек иссеченная ручейками. После намозолившего глаз ледника она смотрелась неожиданным чудом, райским уголком — вот она, земля «Плутония», способная пробудить фантазию даже в самых сухих, приземленных людях.

Подобные «карманы» альпинистам попадаются часто. Иногда они вытянуты, напоминают скорее рукав и, как правило, сквозные — другим своим концом тоже впадают в русло основного ледника. Думаю, что Южный Иныльчек имеет немало таких «карманов», только горловину их не всегда заметишь.

На поляну Мерцбахера я пришел к девяти часам вечера и был здесь отнюдь не первым. Гриша Петрашко, Валерий Путрин, Володя Башкиров уже поставили палатки.

Еще через полчаса сюда подтянулись Гриша Артеменко и Юлий Беркович.

Но пришли в тот вечер не все. Примерно в двух часах ходу от поляны в спальных мешках заночевали Анатолий Бычков и журналист, в часе — Иван Гноевский.

На поляне — хижина, обиталище двух студенток-гляциологов, прибывших сюда на практику из МГУ. Мы пригласили их на чай и при удобном случае выразили сочувствие по поводу отшельнической жизни, дескать, в их возрасте проводить летнее время на «необитаемом острове» не лучшее развлечение. Но девушки нас не поняли: они так увлечены своей работой, что забыли о существовании земель обитаемых.

Едва легли спать, как пошел сильный дождь. Володя Прокопенко выскочил из высотной палатки, рассчитанной только на снег и пропускавшей воду чуть меньше, чем марля, побежал к хижине и, постучавшись, стал просить пристанища. Но девушки к мольбам Прокопенко остались непреклонны. Из уст одной из них я услышал знакомую фразу:

— Плохие вы альпинисты, если не экипированы на случай дождя!

Я рассказал Дайнюсу, что шесть лет назад уже слышал подобный «комплимент» в США — почти слово в слово.

— Стало быть, шесть лет слишком маленький срок, чтобы что-нибудь всерьез изменить, — отшутился он.

На счастье, дождь скоро кончился, и повалил снег. Тот самый, который не прекращался всю ночь и почти весь следующий день и который вынудил Гришу Петрашко использовать снежки в качестве лота.

Мы тогда еще часа два искали обход этой трещины. И только когда тучи иссякли и небо просветлело, увидели незаметные до конца, петлявшие, кружившие на одном месте следы. Обидно, что мы несколько раз миновали искомую нами лазейку.

К вечеру погода установилась, появилось солнышко, еще достаточно припекавшее, чтобы жаром своим затруднить нам путь. Но мы сняли с себя теплые вещи и к темноте все-таки успели выполнить свой план, достигнув условленного места стоянки.

И на этот раз некоторые не дошли, заночевав где-то на полпути. Зато здесь нас нагнал Борис Коршунов — он продвигался весь день один. Утром появился Ваня Гноевский, который второй переход двигался в одиночестве.

После завтрака мы сидели и лакомились калеными ядрами миндаля. Завидев нашу трапезу, Ваня отвернулся и прикрыл рот рукой. Подавив приступ тошноты, он глубоко вздохнул и сказал, что в жизни больше не притронется к этому продукту. Оказалось, все это время Гноевский питался одними орехами, основной запас которых хранился у него в рюкзаке. Других продуктов у него не было. До базового лагеря оставалось километров двадцать. Стояла хорошая погода. Имелись все основания считать, что мы без труда одолеем последнюю дистанцию за третий день пути. На душе повеселело от сознания, что вкладываемся в график. Появилась надежда на успех.

Неожиданно засигналила рация. Я вышел на связь. С поляны Мерцбахера Бычков сообщил, что журналист неважно себя чувствует и с тяжелым рюкзаком вряд ли сумеет дойти. Задача! Но размышлять не приходилось. Она имела только одно решение: двое должны выйти навстречу и разгрузить товарища. Я убежден: в кого ни ткнуть пальцем, никто не откажется. Но справедливо ли это — тыкать пальцем?! Я сказал: