Анатолий Букреев - ВОСХОЖДЕНИЕ

Когда книга появилась в магазинах, я купил себе экземпляр. Открыв его, я прочитал:

«После того, как мы [Кракауэр и Фишер] обменялись любезностями, он [Фишер] кратко переговорил с Мартином Адамсом и Анатолием Букреевым. Они стояли рядом со мной и Харрисом, ожидая своей очереди на спуск со ступени Хиллари. "Эй, Мартин, — обратился к нему Фишер, и здесь не изменяя своей шутливой манере, — ты не забыл, что мы идем на Эверест?" "Привет, Скотт! — ответил Адаме, удивленный, что Фишер его не поздравил. — Я только что оттуда". Потом Фишер перекинулся парой слов с Букреевым. По воспоминаниям Мартина, Букреев сказал Фишеру: "Я пойду с Мартином". Потом Фишер медленно побрел к вершине, а Харрис, Букреев, Адамс и я приступили к спуску со ступени по перилам 46».

46Здесь сцена встречи представлена так (расположение действующих лиц, временные рамки), что исключается сама возможность подробной беседы Букреева и Фишера. Именно той беседы, в которой Скотт одобрил спуск Букреева и о которой Кракауэр забыл упомянуть как в книге, так и в журнальной версии «Разреженного воздуха».

Это не было похоже на правду. Я еще раз перечитал тексты интервью, которые я брал у Адамса и Букреева. После этого я решил поговорить с первым по телефону. После весьма долгого обсуждения выяснилось следующее:

1. При разговоре Мартина с Фишером («Эй, Мартин, ты не забыл, что мы идем на Эверест?») Кракауэр не присутствовал. Адаме тогда перегнулся через край ступени Хиллари, по которой поднимался Фишер. Кракауэр находился в тот момент вне зоны слышимости (см. главу 16).

2. Букреев действительно сказал Фишеру, что пойдет вниз с Мартином, но Кракауэр этого не слышал.

3. Ни Адамс, ни Кракауэр не были свидетелями еще одного разговора Букреева с Фишером (после фразы Букреева «Я пойду вниз с Мартином»), поскольку Джон Кракауэр и Энди Харрис начали съезжать по перилам, а Мартин смотрел им вслед, ожидая своей очереди.

21-го апреля 1997-го года состоялась моя беседа с Кракауэром. Поначалу он не был расположен к откровенности, сказав мне: «Мне сложно говорить с тобой, поскольку ты выступаешь не в роли журналиста, а в роли Толиного адвоката». Когда я ему доступно объяснил, что я вовсе не адвокат, Кракауэр немного смягчился, и я сумел задать ему несколько вопросов. На тот момент меня более всего интересовало участие Кракауэра в событиях на ступени Хиллари.

Сначала Джон заявил, что он лично присутствовал при первом разговоре Букреева и Фишера, когда Толя сказал, что пойдет вниз с Мартином. Вот слова Кракауэра: «Нас там было пятеро. Скотт Фишер и Энди Харрис мертвы. Остались трое свидетелей: Анатолий, Мартин Адамс и я». После того как я сообщил, что, если верить Мартину, Кракауэра при этом не было, он изменил свою позицию. «Я знаю только то, что сказал мне Мартин 47. С его слов я все и пересказал».

Я расспросил Кракауэра и относительно второй беседы, во время которой Фишер одобрил спуск Букреева—мог ли Джон «наверняка» утверждать, что она не состоялась, и рассказанное Букреевым было неправдой? Кракауэр ответил, что ему кажется, что такого, как пишет Букреев, не было. «Но, — добавил он,—тут я могу ошибаться. Я... меня там уже не было. Я ушел со ступени раньше Анатолия. А сам Скотт... Мне показалось, что их разговор был окончен, но в этом я не вполне уверен. К тому моменту я уже ушел от них».

47Несмотря на эти слова, по прошествии года Кракауэр в своем письме в «Салон» от 14 августа 1998-го года напишет: «...вот что я доподлинно знаю о разговоре Букреева и Фишера на ступени Хиллари. Мы вчетвером, Энди Харрис, Мартин Адаме, Букреев и я, сидели на ступени, ожидая, когда к нам поднимется Фишер. Мы с Адамсом — единственные на сегодняшний день живые свидетели этой беседы — сохранили одинаковые воспоминания о том, что было сказано...»

Объясняя, почему он не включил в книгу «В разреженном воздухе» доводы Букреева, Кракауэр писал в «Послесловии», что «счел многое из воспоминаний Букреева совершенно ненадежным». Он не впервые прибегал к подобному аргументу. За восемь месяцев до смерти Анатолия я разговаривал с Кракауэром по телефону. Джон сказал тогда, что у него есть записи интервью Анатолия, в которых тот «сам себе противоречил»: то говорил, что Фишер сам послал его вниз, а то—что тот лишь согласился на уход Букреева вниз.

К тому времени я провел в общей сложности уже больше двухсот часов в беседах с Анатолием и поэтому сразу понял, в чем причина Дело было в языке. Ограниченное знание английского просто не позволяло Букрееву заметить разницу в этих выражениях. Не раз, когда мы с Анатолием обсуждали встречу на ступени Хиллари, он мне повторял: «Скотт сказал мне: хорошо, иди вниз». И тогда, и сейчас я воспринимал это не только как согласие, но и как указание. То есть: «Да, Толя. Хорошо. Иди вниз».

Я сказал Кракауэру, что причиной этой «противоречивости» может быть недостаточное знание языка. «Да, — сказал Кракауэр, — с языком проблема. Это его слабое место и причина многочисленных неудобств». Согласившись с ним, я попросил его дать мне на время эти записи, чтобы вместе с Анатолием просмотреть их и дать возможность Букрееву высказать свое мнение. Но этих текстов мы так и не получили, хотя сам Анатолий очень хотел ответить.

А как же быть с разговором Броме и Фишера, во время которого Скотт рассказал о своем плане послать Анатолия вниз в случае потенциальной опасности для клиентов? Кракауэр предлагает читателю «неопровержимое доказательство» того, что никакого плана не было. Что же это за доказательство?

Кракауэр объясняет, что никто из участников экспедиции «Горного безумия», включая самого Букреева 48, ничего не знал об этом плане. Видимо, Кракауэр считает, что план может считаться таковым, только если его составитель решит поделиться с кем-нибудь своим замыслом. С подобным мнением я не могу согласиться.

Учитывая рассказ Броме и цели, которые преследовал Фишер, приглашая к себе на работу Букреева, у меня нет ни малейших сомнений, что у Скотта был такой план. Именно его он и пустил в ход, встретив Букреева на ступени Хиллари. Ситуация была сложной — начинало темнеть, а запасы кислорода у клиентов близились к концу. Лингвистические придирки Кракауэра насчет того, что если плана нет «наготове», то его нет вообще, не прибавляют ему авторитета