Леонид Горянов - Колумбы московского футбола

Когда-то Михаил Ромм в своей книге «Футбол» писал: «Центрхав -это ферзь в той шахматной партии, которая разыгрывается на зеленом поле: он либо создает, либо портит игру». Андрей Старостин был именно центрхавом, или, как говорили несколько позже, центральным полузащитником. Да еще каким! На протяжении многих лет он находился в эпицентре общественного внимания, был мастером самого высокого класса, солистом, исполняющим свою труднейшую партию с неизменным успехом.

«Без филигранной техники не может быть великого футболиста»,- написал в своей книге знаменитый английский форвард Стенли Метьюз, человек, имеющий право на такие оценки. Техника Андрея Петровича была если не идеальной с точки зрения чистой теории, то вне всякого сомнения предельно умной и рациональной. Особенно восхищало его искусство паса. Каждая передача, сделанная им, была своеобразной творческой заявкой на атаку, на мудрую комбинацию, на самое острое и неожиданное продолжение.

Но, пожалуй, самым главным, самым подкупающим его спортивным качеством являлась неутомимая жажда победы, страсть игрока в высоком смысле этого слова. В бытность Андрея Петровича капитаном московский «Спартак» первым в нашей футбольной истории сделал заветный «дубль», то есть выиграл звание чемпиона и Кубок СССР. Причем добился этого успеха два года подряд. Но Андрей, казалось нам с трибун, никогда не был доволен. В жизни несколько медлительный, даже флегматичный, он на поле преображался. Бывало, стихнут на мгновение болельщицкие страсти на трибунах «Динамо», наступит неожиданная тишина, и пятьдесят тысяч зрителей слышат его гневный, взволнованный голос, обращенный к своим товарищам:

– Ребята, вы будете играть? На нас же люди смотрят!

В такие минуты на трибунах вспыхивала бурная овация. Мы, зрители, и взрослые, и совсем юные, благодарили его за то, что он ни на минуту не забывает о наших интересах, о великом предназначении футбола – быть красивым, увлекательным зрелищем.

На долю Андрея выпала в своем роде историческая миссия – стать первым в летописи отечественного футбола центральным защитником. Это произошло летом 1937 года, когда по нашей стране совершала турне команда басков и когда спартаковцы впервые решили применить тактическое построение «дубль ве». Первый центральный защитник советского футбола стал в конце концов и лучшим, по оценке специалистов, за всю его историю.

А сколько замечательных дел на счету Андрея Петровича в послевоенные годы! С 1959 года он находился на ответственной работе в Федерации футбола СССР, много работал со сборными страны и объездил едва ли не весь земной шар. С 1971 года он бессменный председатель Московской футбольной федерации. Его неутомимая общественная деятельность, его талантливые книги, исполненные житейской мудрости статьи, публичные устные выступления прекрасно служат священному делу популяризации массовой игры.

Братья Старостины. В этих людях сконцентрировалось все, чем одаривает советский спорт человека. В них – безграничная преданность своему делу, самоотверженность, безукоризненное мастерство, помноженное на высокое благородство. Старостины – это синоним творческой честности, большой внутренней культуры, умения всегда, в любых обстоятельствах, оставаться людьми с большой буквы. Именно эта семья в первую очередь сплотила вокруг футбола могучий отряд выдающихся советских актеров, писателей, музыкантов, людей науки и тем самым в значительной мере способствовала расширению круга тех, кто понимает и принимает великую эстетическую, воспитательную ценность футбола, кто вольно или невольно способствовал его сближению с искусством.

«Москва, «Пионерская правда», Сушкову. Товарищ президент! Рапортую: в нашем дворе построена спортивная площадка, создана футбольная команда. Тренируемся по три раза в неделю, а иногда и того больше. Избрали дворовый совет физкультуры, который следит за подготовкой к соревнованиям и успеваемостью ребят. По поручению игроков команды «Ураган» капитан Леня Одинцов, г. Горький».

С тех пор как в 1964 году, то есть почти двадцать лет назад, начали проводиться состязания на приз «Кожаный мяч», имя Михаила Павловича Сушкова стало самым любимым, самым популярным в ребячьих кругах всей нашей огромной страны.

…В небольшом приморском городке, где только горы да солнце, а узкая полоска земли тонким полумесяцем врезается в море, мне довелось однажды, во время отпуска, быть свидетелем одного очень увлекательного матча. Играли мальчишки. Играли азартно, увлеченно, зло, неистощимо, хотя счет уже был, судя по их выкрикам, баскетбольный. Мяч подскакивал на выбоинах зеленой лужайки, босые ноги застревали в густой траве, бронзовые тела мелькали то тут, то там.

Мальчишек было много, но среди них особенно выделялся худенький, белобрысый паренек. Он ловко выполнял угловые удары, хитро запутывал защитников, все время создавая острые положения у ворот соперников. При каждом его появлении в зоне штрафной площадки вратарь то и дело кричал товарищам:

– Держи, держи Витьку! Не давай ему бить! Забил Витька уже немало голов, но вот теперь ему что-то не удавалось. Однако вскоре он рывком ушел изпод опеки защитников и оказался прямо против ворот, один на один с голкипером. Паренек резко замахнулся, ударил, и мяч со свистом пролетел мимо штанги.

– Вот мазила! – в сердцах выкрикнул один из партнеров Витьки.

– Но я правильно бил,- чуть не плача доказывал белобрысый.- Правильно!

– Нет, неправильно! – кипятился обидчик,- Нужно щеточкой, а ты – носком.

– Ишь профессор… Давай напишем Сушкову, вот уж он скажет точно.

– Что ж, напишем…

Они бегом бросились сочинять письмо. А я смотрел им вслед и думал о знакомом московском почтальоне. Каждое утро, раскрыв свою толстую сумку, достает он оттуда объемистые пачки писем, с завистью и сочувствием поглядывая на адресата – Михаила Павловича Сушкова. Но тот доволен, хотя и ворчит:

– Вот бесенята! Не дают покоя старику.

– Неужели будете на все отвечать?

– А как же?!-удивляется Сушков.- Обязательно! Прочитав любое письмо, Михаил Павлович обычно задумывается. Да, нелегко порой бывает президенту «Кожаного мяча», хотя должность его и общественная. Приходится решать много острых, животрепещущих вопросов, волноваться за судьбу далеких и столь близких ему ребят, неустанно сражаться за их интересы. Но Михаил Павлович не сетует на судьбу. Наоборот, ему беспокойная жизнь очень нравится, она молодит. Забыв и о давно заслуженном отдыхе, и о том, что ему уже за восемьдесят, он и сегодня готов каждую минуту схватить стоящий всегда в прихожей чемодан и мчаться в самый дальний конец страны по первому зову своих юных корреспондентов, по любому поводу, когда этого требуют интересы любимого дела.