Петр Северов - Последний поединок

— Где этот партизан?

Не отрывая взгляда от поля, на котором продолжалась игра, Климко неопределенно развел руками.

Тем временем в игре наступил кризис. Длительный территориальный перевес вызвал в команде «Люфтваффе» некоторую самоуспокоенность и одновременно уверенность в том, что одна из ее очередных атак неизбежно завершится голом. Игроки «Люфтваффе» видели, что большинство киевлян получили травмы и не были в состоянии вести полноценную игру; не случайно они отказались от быстрого темпа. Большие шансы на победу «Люфтваффе» давало и то обстоятельство, что судья намеренно не реагировал на все их нарушения правил. Но «гости» учли только внешние факторы. Они не уяснили того состояния, тех чувств, которые испытывали их противники. Киевские спортсмены вышли на поле с чувством подавленности и тревоги. Их привели сюда насильно, желая опозорить и осмеять. Это сознание обреченности не могло не отразится на их игре. Но, выйдя на поле с тяжкими хоть и незримыми кандалами на ногах, они вдруг ощутили любовь и поддержку многотысячной массы земляков, бесчисленных друзей и товарищей. Эта могучая любовь народа вдохнула в них силу и уверенность, накалила и ожесточила волю к победе. Теперь они отлично понимали, что проигрыш подобен катастрофе — он покроет их имена позором. Возгласы с трибун напоминали, что именно они, а не оккупанты — хозяева поля, хозяева стадиона, хозяева города. Победа могла означать лишь одно: отважный и открытый вызов врагу, доказательство непокоренности Киева. С удивительной ясностью Русевич понял это уже в первые минуты матча. Теперь он не сомневался, что так же расценивали игру и тысячи киевлян на трибунах. Значит, команда Киева должна была во что бы то ни стало победить.

Николаю было теперь отрадно наблюдать за полем. Влекомые неведомой силой, пятеро нападающих, поддержанные полузащитой, атаковали ворота «Люфтваффе». Уже дважды Краусу приходилось ликвидировать опасные положения у своих ворот. Он лихорадочно метался из угла в угол, наблюдая, с какой быстротой киевляне стремились к его воротам. Опасный Кузенко снова шел в центре второго эшелона, а это означало, что мог повториться хорошо разработанный русскими тактический маневр. Краус уже предвидел подробности комбинации: «Карлик», так мысленно назвал он Макаренко, переведет мяч с правого края на левый, там левый крайний, оттянув на себя защитников, пошлет мяч вышедшему на ворота грозному центральному полузащитнику Кузенко, который и завершит игру своим неотразимым пушечным ударом.

В смятении Краус пытается что-то крикнуть своему капитану, но голос его срывается на фальцет. Почему не выполнено указание тренера, почему Отто и Морис не подковали Ивана — глядите, ведь это увалень, а мчится с такой быстротой?! Господь бог свидетель: его можно выпустить в забег на короткую дистанцию, он пройдет стометровку за десять секунд! Но что же это происходит? Подобно пущенной из лука стреле, «карлик» летит по краю, неожиданно меняет направление и сам проходит к центру штрафной площадки. Здесь он отыгрывает мяч чуточку назад, а набежавший Птицын отпасовывает Тюрину на край. Тюрин слегка бьет мячом по ногам немецкого защитника и точным ударом отправляет на штрафную.

«Что там за куча — растерянно думает Краус. — Буквально ничего не видно. Пыль стоит столбом, еще не хватало бы потерять из поля зрения мяч. Ах, вот он — в ногах у защитника». Тот слегка бьет в самый центр ворот. Краус таких ударов не боится — он ожидал более страшного; он отбивает мяч кулаком своему защитнику. Но неизвестно откуда взявшийся Корж, почти касаясь всем туловищем земли, достает мяч головой и направляет его в левый угол…

В отчаянии Краус хватается за голову; от обиды он готов рычать и выть, готов провалиться сквозь землю. Но ничего не поделаешь, нельзя же стать посмешищем этой дикой орды киевлян! Боже, как они ревут! Ни в Берлине, ни в Риме, ни в Вене — ни в одном из городов Европы, где ему приходилось играть, даже на стадионах, вмещающих свыше сотни тысяч зрителей, ничего подобного Краус никогда не слышал; громовая овация оглашает его, проникает в мозг, наваливается невыносимым грузом. Неужели нужно было до отказа набить стадион этими рабами, чтобы они так безнаказанно издевались над одной из лучших команд Райха, победительницей Восточного фронта!

Краус даже забывает, что нужно отдать мяч в центр поля. За него это делает другой игрок. Необходимо спешить и во что бы то ни стало до перерыва хотя бы отквитать счет. Но свисток судьи возвещает о конце первой половины игры. Команды устало идут с поля под свист, аплодисменты, крики, восторженный рев толпы. Из всех этих проявлений возмущения и восторга каждой команде надлежит выбрать то, что она заслужила.

После первого тайма стадион покинули оберфюрер Эрлингер и неизвестный мужчина в рабочей спецовке, из-под которой виднелась рваная матросская тельняшка.

Пройдя запасным выходом, охраняемый десятком гестаповцев Эрих Эрлингер укатил в роскошном «Опель-адмирале».

Мужчина в спецовке, протиснувшись сквозь толпу, двинулся в сторону Подола пешком.

Оба они направлялись с докладом своему начальству, и оба торопились.

Эрлингера охраняли в машине два дюжих, вооруженных до зубов гестаповца. Этим двум прусским офицерам, вышколенным в специальном военном училище, он смело вверял свою жизнь.

Мужчину в спецовке «охранял» один гестаповец. Сыщик упорно шел по следу неизвестного, так как хорошо приметил его в ту минуту, когда здоровяк поднял и швырнул с трибуны незадачливого немецкого лейтенанта.

Лишь внешне Эрих Эрлингер казался спокойным. Он готов был остановить машину, броситься на любого прохожего, грызть его, царапать ногтями, душить… Все население этого города было враждебно: у каждого — камень за пазухой, или нож за голенищем, или в кармане пистолет… Майн гот! Сколько киевлян расстреляно в Бабьем Яру, повешено на балконах, утоплено в Днепре! И они не успокоились — они кричат в адрес солдат фюрера: «Бей «Люфтваффе!» Эрлингер невольно вспомнил Париж, Брюссель, Рим… Там было почти спокойно. Случалось, иногда раскрывались факты саботажа. Население иногда проявляло непочтительность к оккупационным войскам. Были и покушения на немцев, и поджоги военных складов. Но там и разговор был короткий: виновных к стенке — и снова тишина. А здесь? Будто в самой земле, рождаются мины, и тысячи воинов фюрера прямо с дороги отправляются на кладбище, так и не увидя Восточного фронта.

Можно сказать без преувеличения, что в каждом доме Киева имеется партизан. Как его поймать? Как доказать его виновность? Он убивает немецких солдат на развалинах города, на пустырях. Можно окружить пустырь и расстрелять всех задержанных. Но эти места, как правило, всегда безлюдны. Нет смысла гоняться по ночам за бездомными кошками и псами.