Йефто Дедьер - BASE 66

На парашюте типа «крыло» приземляться нужно против ветра. Мягко приземлиться на современном парашюте столь же легко, как встать утром с кровати. Если всё делать правильно.

Примерно на 165 футах над землей до меня дошло, что я лечу по ветру. По некоторым причинам, не иначе как из-за всплеска радости после раскрытия, повернуть против ветра я забыл. Сильно потянув правую стропу управления, я сделал резкий разворот. К сожалению, всякий парашют типа «крыло» в повороте теряет высоту сильнее обычного и разгоняется… Перед приземлением стало ясно, что оно будет более чем жёстким. Земля с огромной скоростью мчалась навстречу, и в следующее мгновение я услышал звук удара о неё своего тела. Бум! Шмяк! Хрясь!

Когда я открыл глаза, оказалось, что я лежу на спине у подножия какой-то лестницы футах на 16 ниже уровня земли. Первым, что я понял, было то, что еще жив. Осторожно пошевелил руками и ногами — ничего, казалось, не было сломано. Прибежал Рэнси, мой друг из Камбоджи, наблюдавший за прыжками. Он видел моё приземление и боялся, что я убился. Собрав все силы, какие нашлись, я встал и поднялся по ступенькам, по которым, получается, только что съехал вниз. При каждом шаге правую ногу пронзала боль. Я был рад видеть Бернара, который, однако, сказал тревожным голосом, что Скотт повредил ногу и не может бежать. Сейчас нам надо было уходить как можно быстрее, и у меня не было времени, чтобы поговорить с Рэнси.

Бернар и я побежали к метро. Скотт не мог сделать то же самое и выбрал другой путь отхода. Мы договорились встретиться у него в квартире, если что-нибудь пойдёт не так, как надо. Не тратя время на покупку билетов, мы просто перепрыгнули через турникеты. Усевшись наконец в вагоне, мы обнялись. В ногах у нас лежали ранцы с кое-как запиханными в них куполами, но, странно, ни один из пассажиров не обратил на них внимания. Было трудно толком понять всё, что сегодня произошло, потому что события развивались очень быстро.

Внезапно я почувствовал, что по лодыжке вниз сочится что-то теплое. Осторожно я потянул вверх правую штанину, и у меня перехватило дыхание. В голени зияла дыра, и из неё свисала наружу часть мышцы.

Как можно спокойнее я сказал Бернару, что мне надо кое-что уладить и до квартиры Скотта я доберусь позже. Конечно, он спросил, что случилось, и пришлось опять поднять штанину и показать всю эту красоту. К сожалению, пожилая женщина, сидевшая напротив, увидела мою окровавленную ногу и завопила: «A-a-a-a-a-a-a-a!»

Она, должно быть, была одной из тех людей, которые не могут выдержать вида крови.

Бернар сказал мне о хорошей больнице около собора Нотр-Дам. Дыра в ноге выглядела так чисто, как будто кто-то сделал её острым ножом. Я подумал о зверском приземлении и вспомнил, что здорово ударился о что-то правой ногой как раз перед тем, как грохнуться на спину.

Мы выбежали из метро и стали искать такси. В час пик в Париже, как наверное, и везде, свободное такси найти нелегко, но удача оказалась на нашей стороне. Я заметил пару, собиравшуюся сесть в такси, показал им свою окровавленную ногу и вежливо спросил, не позволят ли они сесть туда нам. При виде моей раны муж вытащил жену из машины, и несколько минут спустя я дохромал до приёмного покоя больницы Отель-Дье, опираясь на Бернара.

Я потерял довольно мало крови и чувствовал только головокружение. Пациентов, должно быть, в тот вечер было мало, потому что вокруг меня собрались целых пять молодых людей в белых халатах, расспрашивая: «Как это случилось? Чем тебя ударили?»

Мою рану обсудили в медицинских терминах и положили меня на стол, чтобы осмотреть. Носок на раненой ноге был тяжелым от крови и имел жалкий вид. Он немедленно отправился в мусор. Я спросил, нельзя ли поговорить с дежурным доктором, но мне ответили, что он неизвестно где. Они исследовали рану и стали приводить в ней всё в порядок, чтобы затем зашить. На вопросы, что случилось, я ответил, что упал с эскалатора. Это, похоже, их нисколько не удивило. Я мельком увидел лицо Бернара, которое было тревожно бледным. Вскоре он вышел. Он видел слишком много крови.

Когда люди в белых халатах начали обсуждать, должно ли сухожилие пойти выше или ниже мускула, у меня возникло некое подозрительное ощущение. Я чувствовал себя не так плохо, чтобы не понимать, что делается вокруг, и не мог не подумать, что они говорят что-то не то. Мой взгляд наткнулся на небольшую табличку, приколотую на груди одного из них, и я прочёл там имя, а ниже — слово «Стажер». Я посмотрел на такие же значки у других, и у всех было написано то же самое: «Стажер».

Что, черт возьми, такое! Оказывается, это студенты, которые не разбираются в том, что делают! Я был разъярен. У меня тут серьезная рана, а они не знают, где должно быть сухожилие, а где мускул.

Я стал кричать, ругаться и требовать дежурного доктора. Он появился через несколько минут. Ему было лет сорок, и ногу мою он осмотрел уверенно, но почему-то решил зашить рану без анестезии, что оказалось не очень приятно. Доктор заметил, что мне не терпелось уйти восвояси, и работал быстро. Вскоре, припадая на ногу, украшенную 17 стежками, я дохромал до такси, ожидавшего рядом с больницей. По дороге к квартире Скотта я думал об ошибке, которую сделал, и как легко, похоже, отделался, поскольку вполне мог закончить свой жизненный путь, лёжа на спине под той лестницей.

Дверь в квартиру Скотта была приоткрыта, и изнутри слышалась музыка в стиле блюграсс. Войдя, мы с Бернаром увидели, что Скотт сидит на кровати, и одна его нога на подушке. Мария, Арин и Элена сидели с ним рядом и разговаривали. Увидев, что мы пришли, Скотт с большим усилием встал и обнял нас обоих.

— Мы сделали это, — прошептал он мне в ухо.

Скотт, похоже, серьезно травмировался. Его нога распухла и посинела. Он был бледен, на лбу выступил пот.

Я сел рядом и похвастался своей раненой ногой. Он посмеялся над историей о студентах, которые не знали, куда девать сухожилие. Скотт подозревал, что его собственная нога сломана, но надеялся, что ошибается. Он, однако, уже дважды ломал эту ногу: однажды, когда ему было десять лет, упав с лестницы, и в другой раз, катаясь на горных лыжах. Мы поблагодарили девушек за помощь и попросили, чтобы они уехали. Нам надо было поговорить кое о чём, что для женских ушей могло быть слишком.

Несмотря на рану, Скотт вынул банджо и сыграл несколько мелодий. Мы стали подробно обсуждать наши прыжки, и тут Скотт рассказал кое-что, от чего у меня по коже поползли мурашки.

Отделился он правильно, точно согласно рекомендациям Карла и Джин Бениш, высоко подняв голову и направив взгляд на горизонт. После четырех секунд свободного падения он отпустил вытяжной парашют. И тут началось: купол открылся носом прямо к зданию, и Скотт врезался в окно. Оттолкнувшись от него ногами, он улетел прочь. После столкновения со зданием Скотт был несколько не в себе и приземлился небрежно. И он слышал, как в момент приземления нога хрустнула.